Левиафан - Борис Акунин Страница 46

Увы, этот человек не принимает меня всерьез. Яхотел бы с ним подружиться, но гораздо больше, чем я, Фандорина-сан интересуетглавный штурман Фокc, человек ограниченный и неумный. Мой благодетель проводитнемало времени в компании этого болтуна, внимательно выслушивает его похвальбуо морских приключениях и любовных похождениях, даже ходит с Фоксом на вахту!Честно говоря, меня это задевает. Сегодня я был свидетелем того, как Фоксрасписывал свой роман с «японской аристократкой» из Нагасаки. И про маленькуюгрудь рассказал, и про алые губы, и про все остальные особенности этой«миниатюрной куколки». Должно быть, какая-нибудь дешевая шлюха из матросскогоквартала. Девушка из приличной семьи с варваром и словом не перемолвится!Обиднее всего то, что Фандорин-сан слушал этот бред с явным интересом. Я ужехотел вмешаться, но тут подошел капитан Ренье и отослал Фокса по какому-тоделу.

Ах да! Я же не написал про важное событие,произошедшее в жизни корабля! Все-таки светлячку слепит глаза его маленькоесияние, мешает видеть окружающее в истинной пропорции.

А между тем накануне отплытия из Бомбеяпроизошла настоящая трагедия, рядом с которой мои переживания кажутсянезначительными.

В половине девятого утра, когда пароход ужеподнимал якорь и готовился отдать швартовые, капитану Клиффу доставили с берегателеграмму. Я стоял на палубе и смотрел на Бомбей, город, сыгравший в моейсудьбе такую важную роль. Хотел, чтобы этот пейзаж навсегда запечатлелся в моемсердце. Вот почему я оказался свидетелем случившегося.

Капитан прочел депешу, и лицо его вдругразительным образом переменилось. Никогда еще я не видел ничего подобного!Словно актер театра Но скинул маску Грозного Воителя и нацепил маску БезумнойСкорби. Обветренное, грубое лицо морского волка задрожало. Капитан издал не тостон, не то рыдание и заметался по палубе. «Oh God! — хрипло крикнулон. — My poor girl!» [23] И бросился с мостика вниз — каквыяснилось потом, к себе в каюту.

Приготовления к отплытию прекратились. Завтракначался как обычно, но лейтенант Ренье задерживался. Все только и говорили, чтоо странном поведении капитана, гадали — что же такое могло быть в телеграмме. Первыйпомощник заглянул в салон, когда трапеза подходила к концу. Вид у Ренье-сан былрасстроенный. Оказывается, единственная дочь Клиффа-сан (я уже писал, чтокапитан души в ней не чает) сильно обгорела во время пожара, случившегося в еепансионе. Врачи опасаются за ее жизнь. Лейтенант сказал, что мистер Клифф не всебе. Он решил немедленно покинуть «Левиафан» и первым же пакетботомвозвращаться в Англию. Твердит, что должен быть рядом со своей доченькой.Лейтенант все повторял: «Что же теперь будет? Какой злосчастный рейс!» Мыутешали его как могли.

Признаться, я отнесся к решению капитана сосуждением. Его горе мне понятно, но человек, которому доверено дело, не имеетправа руководствоваться личными чувствами. Особенно если он — капитан и ведеткорабль. Что же будет с обществом, если император или президент илипремьер-министр поставят личное выше долга? Будет хаос, а смысл и долг власти —бороться с хаосом и поддерживать гармонию.

Я снова вышел на палубу, чтобы видеть, какмистер Клифф покидает вверенный ему корабль. И Всевышний преподал мне новыйурок, урок сострадания.

Капитан, ссутулясь, полушел-полубежал потрапу. В руке он нес дорожную сумку, матрос тащил следом один-единственныйчемодан. На причале капитан остановился, обернулся лицом к «Левиафану», и яувидел, что его широкое лицо блестит от слез. В следующую секунду он покачнулсяи рухнул ничком.

Я бросился к упавшему. Судя по прерывистомудыханию и судорожным подергиваниям конечностей, это тяжелейший геморрагическийинсульт. Подоспевший доктор Труффо подтвердил мой диагноз.

Да, это часто бывает, что мозг человека невыдерживает разлада между голосом сердца и зовом долга. Я виноват передкапитаном Клиффом.

Больного увезли в госпиталь, а «Левиафан»надолго застрял у причала. Посеревший от потрясения Ренье-сан уехал на телеграфвести переговоры с лондонским пароходством. Вернулся он только в сумерки.Новости были такие: Клифф-сан в сознание не приходит; временно командоватьсудном будет Ренье-сан, а в Калькутте на борт поднимется новый капитан.

Отплыли из Бомбея с десятичасовым опозданием.

Все эти дни я словно не хожу, а летаю. Менярадует и сияние солнца, и ландшафты индийского побережья, и размеренная,праздная жизнь большого корабля. Даже салон «Виндзор», куда прежде я шел ссердечной тоской, как на муку, теперь стал мне почти родным. Соседи по столуотносятся ко мне совсем по-другому — без отчужденной брезгливости иподозрительности. Все очень милы и любезны, и я тоже отношусь к ним иначе, чемраньше. Даже Клебер-сан, которую я готов был удавить собственными руками(бедняжка!), уже не кажется мне противной. Просто молодая женщина, готовящаясяв первый раз стать матерью и всецело захваченная наивным эгоизмом этого новогодля нее состояния. Узнав, что я врач, она беспрестанно задает мне медицинскиевопросы и жалуется на мелкие недомогания. Раньше ее жертвой был только докторТруффо, теперь отдуваемся мы оба. И самое удивительное, что это совсем мне не втягость. Напротив, мой статус сейчас гораздо выше, чем во времена, когда менясчитали офицером. Поразительно!

В «Виндзоре» я на привилегированном положении.Дело не только в том, что я медик и, как выразилась миссис Труффо, innocentmartyr [24] полицейского произвола. Главное — я наверняка неубийца. Это доказано и официально подтверждено. Тем самым я угодил в высшуюкасту — вместе с комиссаром полиции и новоиспеченным капитаном (который,впрочем, у нас бывать почти перестал — очень занят и стюард носит ему еду прямона мостик). Мы трое вне подозрений, и на нас никто не бросает пугливых взоровисподтишка.

Мне жаль всю эту виндзорскую компанию,искренне жаль. Своим недавно обретенным духовным зрением я ясно вижу то, чегоне видят они все, даже проницательный Фандорин-сан.

Среди моих соседей убийцы нет. Ни один из нихне подходит на роль злодея. Я присматриваюсь к этим людям и вижу: у них есть недостаткии слабости, но человека с черным сердцем, кто мог бы хладнокровно загубитьодиннадцать невинных душ и в том числе двух детей, здесь нет. Я бы уловил егозловонное дыхание. Не знаю, от чьей руки пал Свитчайлд-сэнсэй, но уверен, чтоэто сделал кто-то другой. Комиссар немного ошибся в своих предположениях:преступник находится на пароходе, но не в «Виндзоре». Возможно, он подслушивалпод дверью, когда профессор стал рассказывать нам о своем открытии.

Если бы Гош-сан не был так упрям и взглянул навиндзорцев непредвзято, он понял бы, что попусту тратит время.

Я перебираю всех наших.