Изгои - Маргарет Мерфи Страница 46

– Ты сегодня сама не своя, – заговорила Наталья.

Дневной прием шел уже около часа: простуды, воспаления, вывихи… Они были так заняты, что едва ли словом обменялись со времени Натальиной вспышки накануне. Грейс показалось, что в голосе подруги она слышит намек на извинение.

– Тяжелый день. Авария на дороге. Ребенок умер… – Она проглотила комок в горле. – Ему было два годика.

Наталья вздрогнула, как будто увидела трагедию воочию.

– Это ужасно, Грейс, мне так жаль.

– Да, это трагедия, – вздохнула Грейс, но разговаривать было некогда – за дверью ее помощи ожидала очередь пациентов, – и она спросила: – Кто следующий?

– Еще минутку. Можно?… – попросила Наталья.

Грейс посмотрела на подругу. Ее лицо, казалось, осунулось со вчерашнего дня, чудные миндалевидные глаза запали.

– По поводу вчерашнего… – начала Наталья. – Мне не следовало так кричать на тебя.

– Ты хочешь поговорить об этом? – спросила Грейс, принимая невысказанные извинения.

– Я встречалась с Мирко Андричем вчера вечером. – Наталья покраснела и поспешила добавить: – Мы просто поговорили. Думаю, теперь все будет хорошо.

– Вы пришли к взаимопониманию?

– Взаимопониманию… – повторила Наталья. – Да, пришли.

Следующим пациентом был неулыбчивый молодой литовец, Якубас Пятраускас, очень плохо владевший английским. Он сел и схватился за сиденье стула обеими руками. Грейс представила Наталью и объяснила, что та будет переводить с русского. Найти знающих литовский язык было трудно, а большинство литовцев худо-бедно говорили по-русски. Якубас согласно кивнул, избегая смотреть доктору в глаза.

– Чем могу вам помочь? – спросила Грейс.

– Я здесь два года, – начал он по-русски.

Грейс слушала Натальин перевод, это была тщательно подготовленная речь, и, пока он ее произносил, нервно ерзал на месте.

– Он пробыл здесь два года, хотел получить статус беженца, – переводила Наталья. – Говорит, что подчинялся всем правилам: ходил на уроки английского, не работал.

Якубас был предупрежден своим солиситором, что ему следует готовиться к репатриации. Грейс знала, что за этим последует, и знала, что ничем помочь не сможет. Это была история, которую она слышала множество раз с незначительными вариациями: люди терпеливо ждали иногда по четыре года, только чтобы получить отказ в ответ на свое прошение о предоставлении убежища. Они шли к Грейс в надежде найти медицинскую лазейку, чтобы остаться в стране.

– Извините, – сказала она. – Я не могу изменить закон. Я не могу вам помочь.

Наталья перевела.

Пятраускас заспорил с ней. Наталья уставилась на мужчину, а Грейс удивилась: он что, угрожает?

Наталья повернулась к Грейс:

– Он говорит, что вы можете.

– Я всего лишь врач, – стала терпеливо объяснять Грейс. – Если у вас заболевание, которое невозможно вылечить в Литве, либо оно мешает вам выехать…

Молодой человек, не отрываясь, смотрел на Наталью, а та опустила глаза в блокнот, покрывшись лихорадочным румянцем и прерывисто дыша. Она явно не все перевела.

Грейс нахмурилась:

– Объясни ему…

Но Якубас перебил ее, заговорив быстро и резко, забыв, что он пришел к врачу, и обращаясь только к Наталье.

Она сердито отвечала, а изумленная Грейс переводила взгляд с одного на другого. Наконец она смогла вставить:

– Достаточно. Это медицинское учреждение. Если вы больны, я постараюсь вам помочь. Если же нет, я должна буду попросить вас удалиться.

Якубас резко встал, пробормотав еще несколько слов на русском, затем перевел взгляд на Грейс:

– Спросите ее, почему она еще здесь. – Его английский, хоть и с сильным акцентом, был, оказывается, довольно беглым. – Почему она в Англии, когда ей уже неопасно возвращаться на Балканы?

– Выйдите, пожалуйста, – потребовала Грейс спокойно, но твердо.

Мужчина сверлил ее взглядом, на его лице появилось презрительное выражение, и на мгновение она испугалась. Но он развернулся и вышел. По пути сорвал со стены один из плакатов, скомкал в руках и швырнул на пол. Грейс подошла к двери и заперла ее.

Наталья продолжала сидеть, глядя в чистый лист блокнота.

– О чем он тебе говорил? – спросила Грейс, чувствуя, что дрожит.

– Я переводила. – Она не поднимала глаз.

– Явно не все.

– Мне нужно покурить, – сказала Наталья и встала, но Грейс ее остановила.

– Останься, нечего от меня сбегать.

Та насупилась:

– Я хочу курить.

– Это отговорка. О чем вы спорили?

Наталья смотрела в сторону, сжав губы так, будто боялась, что вопреки ее желанию они выболтают секрет.

– Что он имел в виду, говоря про возвращение на Балканы?

Наталья улыбнулась. Улыбка была печальной.

– У нас на Балканах есть поговорка: «Правда – истинная ложь». – Она вздохнула. – Я не хочу лгать тебе, Грейс. Пожалуйста, не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.

Была уже середина дня, когда Джефф Рикмен выкроил время, чтобы осуществить свой план по «ограничению домыслов в прессе», о котором он говорил Фостеру. После появления Мирко Андрича в телепередаче все захотели взять интервью у красивого серба, говорившего так искренне. Местные газеты напечатали его фото с доброжелательными комментариями, а в радиовыпуске новостей он был назван выразителем интересов беженцев.

Рикмен разыскал его квартиру на верхнем этаже дома у пристани Альберта. Он въехал в ворота и повернул налево, на засыпанную гравием автостоянку. Солнце стояло низко над перестроенными пакгаузами, обрамляющими центральный причал, но между строениями он увидел свет, внезапно вспыхнувший на воде. Парусное судно причаливало по спокойной волне к одной из пристаней рядом с насосной станцией, его такелаж пел и позвякивал на ходу.