Пепел стихий - Элис Клер Страница 46

Ее движения потревожили Иво, который проворчал что-то и повернулся, чтобы устроиться поудобнее. Он был чудесный и теплый. Прижавшись ягодицами к изгибу его тела, Элевайз наслаждалась покоем, исходившим от милого доброго Иво, и…

Внезапно проснувшись, она с ужасом вспомнила: Иво мертв. Мертв. И похоронен много лет назад! О Боже, тогда в чьих же она объятиях?

И, что не менее важно, где она?

Элевайз заставила себя успокоиться и подумать о том, что же произошло.

Вскоре ей вспомнилось то, что она увидела на поляне. Вспомнилось, как она бежала, просто неслась во весь опор. Вспомнилось, как ее рвало. Она чувствовала себя очень плохо, у нее кружилась голова…

Вспомнился Жосс.

«Должно быть, я поранила себя, — решила аббатиса. — А Жосс, благослови его Господь, позаботился обо мне. Он перевязал рану, — она потрогала пальцами подушечку на лбу, приложенную к месту, которое казалось источником боли, — и развел костер. Укутал меня. Лег рядом, чтобы дать мне тепло».

Элевайз знала, что именно так нужно поступать в случае ранения — держать больного в тепле.

Что ж, он так и сделал, все правильно. А внезапный горячий прилив крови к ее лицу — это просто оттого, что она лежала рядом с костром. Не так ли?

Элевайз не спеша огляделась вокруг. Бледно-серый свет набирал силу — должно быть, недавно наступило утро. Аббатиса смогла различить рощу с двумя поваленными дубами. Они с Жоссом лежали на постели из папоротника на маленькой полянке среди зарослей.

Боже мой!

Должно быть, она снова пошевелилась, так как вдруг поняла, что разбудила его. Его тело во сне было расслаблено, а теперь в нем чувствовалось напряжение.

«Что же мы скажем теперь друг другу?» — подумала она.

Неловкое молчание нарушил Жосс. Своим обычным тоном, что было неожиданно, рыцарь произнес:

— Доброе утро, аббатиса. Как вы себя чувствуете?

— Голова болит, — призналась она.

— Неудивительно. Вы со всего маха врезались в дерево.

— Ох…

Она заметила, что Жосс лежит совершенно неподвижно, словно любой жест еще более усугубил бы положение дел, и без того крайне неловкое. Но почему-то ей пришлось подавить улыбку.

— Я должен был согреть вас, — заговорил он поспешно. — Я прошу прощения, но это… то есть… то, что я лег позади вас, совсем близко, — это лучшее, что я мог придумать.

— Понимаю.

Аббатиса почувствовала, что он приподнялся на локте и сейчас смотрит на нее сверху. Она обернулась — его обеспокоенное лицо действительно склонилось над ней.

— Вы все еще бледны, — проговорил Жосс.

— М-м-м…

Он тоже выглядел немного необычно. Она внимательно разглядывала его несколько секунд, а затем очень серьезно сказала:

— У вас такие странные глаза.

— Странные?

— Эти черные точки… как они называются? — Она не смогла бы вспомнить слово, даже если бы речь шла о спасении ее жизни.

— Зрачки?

— Зрачки. Благодарю вас. Ваши зрачки огромны. Они такие большие, что едва виден коричневый цвет вокруг них.

Он наклонился еще ниже и заглянул ей в глаза.

— Ваши тоже, — заключил он.

Это открытие словно бы изнурило его, и Жосс снова лег.

Через некоторое время аббатиса произнесла:

— Думаю, мы были одурманены.

— Я тоже так думаю. Я как раз пытался сложить все воедино… Головокружение, тошнота, рвота… Не знаю, как вы, а я видел невероятно яркое…

— Сновидение?

— Сновидение.

Аббатиса поняла, что он говорит с улыбкой.

— Как вы считаете, что это было? — спросила она. — Тот дурман? Что-то в дыме костра?

— Полагаю, что да. В этом… обряде, который мы видели, скорее всего, использовали какие-то никому не ведомые снадобья из трав.

— Хм…

Ей не хотелось вспоминать об обряде. Жосс от души зевнул и сказал:

— Извините. Кажется, я не могу держать глаза открытыми.

Она тоже чувствовала сонливость.

— И я.

— Может быть, нам попытаться поспать еще час-другой? — робко предложил рыцарь. — По крайней мере, пока солнце не поднимется и не начнет согревать воздух?

— Да. — Погружаясь в дрему, Элевайз рассеянно прижалась бедрами к его ногам и положила щеку на руку. — Спокойной ночи.

Жосс пробурчал что-то. Она расслышала слово «целомудрие».

— Что вы сказали? — резко спросила аббатиса.

— Ох… э-э… ничего.

— Жосс?!

— Я сказал: что бы это ни значило для обета целомудрия, — объяснил он.

Аббатисе следовало рассердиться, почувствовать себя оскорбленной, но в силу каких-то непонятных причин ей захотелось рассмеяться. Сдерживая свое желание, она возмущенно сказала:

— А кто, могу я спросить, сказал хоть слово о нецеломудренности?

Жосс начал извиняться, однако она перебила его:

— Сэр рыцарь, даже не смейте!

— Аббатиса, пожалуйста, не обижайтесь, я просто…

Но теперь она уже беззвучно смеялась, и он, будучи совсем рядом, должен был понять это.

— Все в порядке. Я дразнила вас, — сказала аббатиса.

— Как и я, — проговорил Жосс.

Она закрыла глаза.

— Перед тем как стать монахиней, я была женой, — пробормотала Элевайз в полусне.

— Правда?

— Да. — Она зевнула настолько широко, что на глаза навернулись слезы. — Что я вспоминаю с самой большой нежностью — так это не страсть в супружеской постели, а поддержку и спокойствие. — Элевайз опять пошевелилась, засыпая. — И дружбу, — добавила она почти шепотом.

Жосс что-то ответил, но аббатиса не расслышала. Она уже спала.