Человек без башни - Кондратий Жмуриков Страница 46

Мерзкий гад своими холодными щупальцами плотно обхватил ногу, как будто надеялся утащить ее на дно. Девушка изо всех сил дернула ногу, но спурт не пускал, она поднатужилась и дернула ногу резко, со всей силы, так, что чуть не потеряла равновесия. Волоча ногу, скачками, увлекая за собой мерзкую тварь, девушка двинулась к берегу. Спрут мотылялся за ней по камням, как консервная банка, привязанная к хвосту кошки. Мешок слизи все еще надеялся использовать в хозяйстве ступню девушки. С этим грузом она нырнула в воду, и стараясь как можно быстрее плыть, добралась до берега. Как только она достигла горячего песка, спрут разжал щупальца, и мелкими шажками, если конечно это слово уместно, попятился к мелководью, как будто грозя девушке.

– Что, слизняк, не нравится, – крикнула она ему вслед, – пузо печет? Урод.

На щиколотке остались темные следы, Мальвина набрала горсть песка и принялась оттирать след, ей все еще казалось, что она ощущает на коже холодные липкие щупальца спрута. Теперь ей хотелось к людям, быстрее, быстрее прочь от этого места. За каждым камешком ей казались мерзкие глаза, крючковатые носы или отвратительные глаза.

Она почти бегом неслась по песку, к лагерю и не заметила голову Бенедиктова, торчащую из песке. После горячей песочной ванны Аскольду полегчало, спину отпустило, но выбираться из песка он не торопился, приятная дрема окутала его тело, шум прибоя навевал сон. Короче, Бенедиктов был совершенно не готов к дальнейшему развитию событий, а Мальвина тем более. Девушка споткнулась об эту самую голову, и упав, накрыла ее своим телом. В районе обнаженного живота она почувствовала какое-то шевеление и глухой голос будто идущий из ее собственной утробы произнес:

– Мать твою!.. Охренели, б…

Если бы на ее лысом черепе были волосы, то они зашевелились бы. Кадр из фильма ужасов про пришельцев. Мальвина замерла, боясь шевельнуться. Слабая надежда теплилась в ней, что голос раздающийся из ее живота – просто разыгравшееся воображение, нервы, вызванные нападением спрута. Но голос раздался снова.

– Слезь с меня, идиотка! – требовал собственный мальвинин живот.

Ноги и руки отказали Мальвине, язык тоже. Она могла только тихо мычать.

– М-м-мммммаммаааа!

Песок под девушкой зашевелился и какая-то неведомая сила оттолкнула ее в сторону. Весь в песке, разъяренный, сыпя ужасными ругательствами, на свет показался Бенедиктов.

– Под ноги смотреть надо, дура лысая! Курица вареная, идиотка долбанная! Мальвина херова… (это были самые приличные из употребленных Аскольдом Варлаамовичем слов). Девушка, тупо уставившись на свой живот, ни на что не реагировала, она была в шоке. Бенедиктов мог палить из пушек, мог глотать шпаги, ходить по огню или лежать на гвоздях, Мальвина все равно оставалась бы равнодушной. Слишком большое потрясение испытала она. Собственно говоря, дорогой читатель, неизвестно как бы повели себя вы, заговори с вами ваш собственный живот.

Аскольд сообразил, что с Мальвинкой не все в порядке. Он хлопнул ее по щеке, раз, другой, со всей силы. Никакого изменения в состоянии девушки не произошло. Тогда он схватил ее в охапку и потащил к воде. Перевернув вниз головой, он окунул девушку в соленую воду, потом достал, потом снова окунул и снова достал.

– Ап-ап-ап-ап, – хватала ртом воздух Мальвина, периодически вынимаемая из воды. И только когда она попыталась вырваться из цепких рук Бенедиктова и заорала:

– Пусти, урод! Я в порядке!

Аскольд прекратил водные процедуры.

Мальвина, отплевываясь, присела на песок. Встать и идти сил у нее не было.

– Очухалась? – участливо поинтересовался Бенедиктов, – Если ты такая нервная, дома сидеть нужно, Санта-Барбару по телевизору смотреть, носки вязать, а не по островам шасть, бриллианты искать. Не бабское это дело… – ехидно добавил он.

Однако Бенедиктов все же был дамским угодником, он подал Мальвине руку и помог встать с песка. Девушка на негнущихся ногах побрела к лагерю. Сил на объяснения с остальными членами группы не было. Бенедиктов тоже не стал вдаваться в подробности случившегося. Он все еще зависел от Мальвины и нуждался в ее помощи.

Девушка рухнула на пальмовые листья и заснула, даже не сказав, кто и в каком порядке будет нести ночную вахту. Бенедиктов, по праву старшего и более опытного, взял временно командование парадом на себя.

– Мальвину не трогайте, бросим жребий кому первому дежурить.

Аскольд Варлаамович понимал, что явное возложение на себя обязанностей командующего вызовет бунт Громилы и Чебурека. А жребий – дело случая, вещь не обидная, справедливая. Первым, выпало дежурить Чебуреку. Против фортуны не попрешь. Фортуна в тот вечер показал ему язык во второй раз. Готовить ужин, выпало то же ему.

На ужин была рыба, собранная Громилой.

– Ты не переживая, я рыбу чистить не умею, – «утешил» его Громила, – все равно тебе пришлось бы готовить Ты у нас деревенский, к природе ближе, хозяйственный, – польстил Громила.

– Ага, раз деревенский, значит лох, да? – обиделся Чебурек на намек на свои крестьянские корни.

Он собрал рыбу, нанизанную на острую палку, взял ножик и отправился к воде. Чистка рыбы несколько отвлекла его от обидных мыслей. Пока он чистил рыбу Громила и Бенедиктов развели костер, соорудили подобие мангала. Рыбу было решено пожарить на манер шашлыка. Соль, специи нашлись в мешочке с сухим пайком. Для большего цимуса Громила предложил полить рыбу соком диких лимонов, росших неподалеку (его бабушка, та что готовила мацу, всегда поливала рыбу лимонным соком). Ужин получился пальчки оближешь, свои и соседские, если дадут. Долю Мальвины отделили сразу же, что бы увлекшись не сожрать случайно.

Ужинали они у догорающего костра, в опускающихся сумерках. Вечер был тихий, безветренный, спокойный Они сидели в лунном свете на берегу океана и смотрели на дорожку убегающую куда-то далеко, туда где должны быть люди. Запах девственного леса, соленого моря, шорох ветра в траве и листьях пальм, стрекот каких-то насекомых, напоминающих цикад, пенящиеся гребни – все это настраивало на романтический лад, даже такого закоренелого циника как Бенедиктов. Ему казалось, что сейчас на горизонте появиться старинный фрегат с белыми парусами, а…

«Тьфу, пора идти спать, пока читать стихи не потянуло,» – подумал Аскольд Варлаамович, оглядываясь на задумчивые лица товарищей, чьи глаза были устремлены на луну.

– Пошли спать, кто знает, что у нас завтра будет, – тоном, не допускающим возражения, проговорил он.

Громила, кинув последний раз на лунную дорожку взгляд, его видения были более романтичны, на том само фрегате плыл он, плыл на встречу чернокой, черноволосой кудрявой красавице… (Надеюсь, читатель простит нас за это лирическое отступление, но ведь даже бандиты имеют право на романтические грезы, хотя бы раз в жизни).

Бенедиктов и Громила ушли в палатку, а Чебурек остался на посту. Огонь он решил не разводить. Было лень собирать сучья, снова разжигать костер. Ночь была светлой, теплой, опасности не предвиделось. Чебурек соорудил себе ложе из спального мешка, достал крупную рыбешку, предусмотрительно спрятанную от товарищей и только собрался приступить к трапезе, как перед ним возник Бенедиктов.