Падение Стоуна - Йен Пирс Страница 46

Мистер Филпот принадлежал к людям, у которых нет крещеного имени. Из тех, чья жена называет его «мистер Филпот», едва они кончают заниматься любовью, если вообще ею занимаются. Он предмет насмешек тех, кто человечнее его и презирает ему подобных за респектабельность, отсутствие воображения и абсолютную скучность. Истинное воплощение английских средних классов низшего порядка; лавочник с моральными устоями, чтобы им следовать, и малюсеньким местом в обществе, чтобы его защищать. Мне он понравился. Филпоты мира сего мне всегда нравились — их честностью, и надежностью, и приличностью. Мне даже нравится их мелкотравчатость, потому что они довольны тем, что имеют, и гордятся тем немногим, что им принадлежит. Только если это оказывается под угрозой, они становятся колючими, но какой класс человечества спокойно сносит такое? Они уважают тех, кто выше их, и страшатся тех, кто ниже. Они ходят в церковь, и почитают короля, и каждое утро подметают тротуар перед своими лавками. Хотят они всего лишь, чтобы их оставляли в покое, а взамен обеспечивают нации субстанцию и солидность. Если фабричный рабочий убивает жену или аристократ зачинает ребенка на стороне, это проходит почти не замеченным, но если это случается с каким-нибудь Филпотом… страшнейший шок! Филпотам предъявляют более высокие требования, чем подавляющей части человечества, и в целом они их оправдывают.

А потому я был предрасположен к тому, что мистер Филпот мне понравится в его аккуратном жилете и нарукавниках, оберегающих от беды сияющую белизной рубашку. С его тщательными усиками, и аккуратно подстриженными ногтями, и сверкающими черными штиблетами, и потому, что мне нравится его лавка, где сотни зонтиков до единого черные, за исключением ручек — каждая параллельно остальным, будто гренадеры в шеренге на параде, — обеспечивающих самую чуточку шика, чтобы оживить темный дуб прилавков и пола. Филпот внушил мне ощущение, что мир находится в хороших руках. До моей встречи с Элизабет я считал само собой разумеющимся, что со временем я женюсь на дочери какого-нибудь Филпота, столь же умелой в домашних делах, как ее отец — в управлении своей лавкой.

Мы некоторое время поговорили о том о сем, прежде чем я коснулся темы его былой жилицы. Всегда, если возможно, следует начинать таким образом, чтобы представить себя порядочным, прямым человеком. Я посочувствовал его смущению и озабоченности, когда внезапно его лавку упомянули газеты в связи со столь ужасным происшествием. Какой стыд, когда его соседи узнали, что он сдавал свою квартиру шарлатанке и проститутке. Возможно, со временем это забудется, но его доброе имя запятнано.

— И ведь я пустил ее жить тут только по доброте сердечной, — возмущался он. — Я не представлял, чтобы кто-нибудь сдал ей хоть что-то, а она умоляла меня не выгонять ее, когда я обнаружил, чем она занимается. Когда я впустил ее, мне и в голову не приходило, что она может оказаться непорядочной. Она была старухой. И я ее пожалел. Больше я такой ошибки не допущу, позвольте вас заверить.

— Но вы знали, чем она занималась? Как зарабатывала деньги?

— Обнаружил со временем и сказал ей, что она должна съехать. Я не собирался терпеть подобного. И она согласилась. Сказала, что скоро освободит квартиру. Просто хотела остаться до конца месяца. А тогда она подыщет себе что-нибудь гораздо лучше.

— Но ведь вы сказали, что она не платила вам и за эту квартиру?

— Так и было. Но она сказала, что у нее есть друзья и они о ней позаботятся. Жаль только, что они о ней не заботились, пока она жила у меня.

— А что за друзья? Вы узнали?

— Да не было никаких друзей. Просто выдумка. Она считала, будто я совсем дурак, и наплела бы что угодно, лишь бы заморочить мне голову. И я попался дурак дураком.

— А какой она была?

— Старой.

— Знаю. Я хочу сказать, она произвела на вас хорошее впечатление, когда вы только с ней познакомились?

— Почему это вас интересует? Приходите сюда, задаете всякие вопросы и не объясняете почему. Мне и так неприятностей со всем этим хватает…

— Я вам весьма признателен, сэр, — сказал я. — И уверяю вас, никакой зловещей подоплеки тут нет. Но я помогаю другу, которого попутала эта женщина. Он доверчивый человек, чуть-чуть схож в этом с вами. Он боится, как бы что-то из того, что он говорил…

Филпот кивнул. Стыд и опасения — их он хорошо понимал.

— Хотя я считаю, что тот, кто прибегает к помощи подобной…

— Совершенно с вами согласен. Совершенно согласен. Как и он теперь. Но видите ли, он потерял жену… Трагический несчастный случай. И неутешен с тех пор. Она была ему дороже всего на свете, и он так и не пришел в себя. И рискнул поверить, что, может быть — только может быть, — ему будет дано поговорить с ней в последний раз.

— Ну, она бы предвидела, что он придет, это уж так, — сказал Филпот, но не без сочувствия. — Она выманила бы деньги из его кармана за две секунды и сказала бы ему все, чего он только хотел услышать, не сомневаюсь.

— Вот именно, — сказал я. — Так все и произошло. Он чувствует себя одураченным и очень сердит. Пока он не прочел о ней в газетах, он верил, будто говорил со своей дорогой усопшей, и утешался мыслью, что с ней все хорошо. Впервые за годы и годы он почувствовал себя счастливым.

— Уж эти газеты! — сказал Филпот, покачивая головой. — Постыдились бы!

Я согласился.

— А теперь, — продолжал я, — он хочет, чтобы никто не узнал про его глупость, чтобы он мог горевать, не став предметом насмешек.

Это проняло Филпота до мозга костей. Хороший человек, способный сочувствовать другим. Стать предметом насмешек — это же худшее из унижений.

— Понимаю, понимаю, — сказал он. — Да, конечно, он не может не бояться. Так задавайте ваши вопросы.

— Ну, я хотел бы узнать, не видел ли кто-нибудь, как он приходил и уходил ради этих… э… сеансов. Он среднего роста, седой, хорошо одет, выглядит очень достойно… Да у меня же с собой его фотография!

Я достал фотографию Рейвенсклиффа. Филпот посмотрел, погладил свои усики большим пальцем и на минуту задумался. Затем кивнул.

— Да, я его помню, — сказал он. — Приходил пару раз, если не ошибаюсь. Он был одет настолько лучше, чем большинство тех, что поднимались по лестнице. И я заметил, зонтик у него очень красивый, немецкий, с резной ручкой красного дерева.

Поскольку его, несомненно, увлекало все, имеющее касательство к зонтикам, я продолжал надавливать, хотя и мягко.

— Вот-вот! Вы обратили внимание на его зонтик. А он, в частности, попросил меня заняться и этим. Видите ли, в последний раз, когда он приходил сюда, он был так потрясен словами, которые счел словами своей жены, что просто выбежал вон, забыв зонтик.

— Неужели!

— Да. А потому он попросил меня попробовать отыскать его. Он вообще-то взял его с собой только потому, что мадам Бонинская сказала, что вызов духа заметно облегчится, если в комнате будет предмет, которого она касалась при жизни.