Петербургская баллада - Дмитрий Леонтьев Страница 46

— Нет, не хочу, — отказался Гурецкий, — я тебе таких дядек сам могу описать с дюжину, благо фантазия хорошая. А отпечатков твоих в квартирах не было только потому, что ты в перчатках работал. Следов и микрочастиц с одежды — потому что менял ты ту одежду, как листки календаря. Мы говорили с продавщицами из секонд-хенда — они тебя хорошо помнят. Еще бы: постоянный клиент… Не спорю: с квартирных краж ты легко «соскочишь». Да ведь теперь речь не о них пошла… Среди этих безделушек нашлась одна занимательная брошка…

— Какая брошка? — вновь насторожился Бортко. — Не дарил я ей никаких брошек…

— Ты должен от нее всеми силами отказываться, — понимающе покивал Гурецкий, — ибо лоханулся ты с ней, парень, крепко! Брошка та — из квартиры убитой писательницы, Майи Коломийцевой. И брошка довольно характерная — родственники ее опознали.

— Да что вы, сволочи, делаете?! — в припадке полубезумного бешенства вскочил со стула Бортко и вновь упал на место, удерживаемый наручниками, которыми был прикован к батарее, — вы уже и Кристину сюда подписали?! И она продалась вам, паскуда дешевая? Да я… Да я на вас жаловаться буду!

— Это твое право, — сухо заметил Гурецкий, — однако для продолжения беседы ты сейчас слишком взволнован. Ступай в камеру, отдохни, подумай: стоит ли окончательно усугублять свое и без того плачевное положение… Я вызову тебя позже. Времени у нас много, успеем вволю пообщаться.

Он вызвал ожидавшего за дверью сержанта, и задержанного увели.

— Ох, и беспокойный тип, — пожаловался вслух Гурецкий, — но ничего, ничего, не таких ломали. Запоет, как миленький… Кстати, я забыл вас представить. Это — Екатерина Юрьевна Беликова, подполковник «полиции нравов». Именно она вывела нас на Бортко и со своими коллегами произвела задержание. А это — Владимир Иванович Смоляков, известный писатель…

— Я знаю, — приветливо улыбнулась Беликова, — я читала все ваши книги. И фильмы, поставленные по ним, смотрела… Хотя фильмы мне понравились меньше.

— Мои книги вообще очень трудно экранизировать, — легко согласился писатель, — я больше про внутренний мир писать стараюсь, размышления разные, описания — как это в фильм вставишь? Стараюсь разрешения на экранизацию не давать, но иногда убалтывают… Я, как и все писатели, тщеславен.

— Жалко, что вы так подолгу пишете, — сказала Беликова, — одна книга в полтора-два года… А так ждешь от вас чего-нибудь нового…

— Вот теперь вижу, что вы и впрямь моя почитательница, — улыбнулся Смоляков, — но вы не задумывались над тем, что мои книги, может быть, потому вам и нравятся, что я над ними РАБОТАЮ? Над сюжетом, над персонажами, над стилем и слогом. Я только черновики переписываю по пять раз — чего же тут удивляться, что столько времени на создание книги уходит? Да и годы уже не те…

— Сил не хватает? — удивилась Беликова, оглядывая довольно крепкую фигуру своего собеседника.

— Меркантильности, — смеясь, пояснил писатель, — я воспитан иначе, чем современные рукоблуды. Перестраиваться мне поздно, а гоняться за гонорарами как-то постыдно…

— Про рукоблудие — это вы из Раневской? — уточнила Беликова.

— В каком смысле? — не понял Смоляков.

— У нее ведь это: «Не понимают писатели, что фразу надо чистить, как чистят зубы. В особенности дамское рукоблудие бесит — скорее, скорее в печать», — по памяти процитировала Беликова.

— Снимаю шляпу, — удивленно приподнял бровь писатель, — сейчас, к сожалению, мало кто помнит о Раневской, и уж еще меньше людей читают мемуары…

— Меня коллеги по отделу «Фаиной» прозвали, — призналась Беликова, — за сходство внешнее, любовь к этой актрисе и… Я, знаете ли, выражаюсь иногда… как бы это сказать?.. «По-раневски». К сожалению, я полностью лишена ее гениальности.

— К счастью.

— Простите?

— Не к сожалению, а к счастью, — вздохнул Смоляков, — талант, как и гениальность, это не дар божий, это — крест… Хотя, смотря как к этому относиться. Сейчас мало кто тащит крест, сейчас кресты носят… и стараются украсить как можно богаче. Впрочем, это уже лирика. Простите стариковскую болтливость. Я и без того злоупотребил гостеприимством хозяина кабинета.

— Нет-нет, что вы, — запротестовал Гурецкий, — поверьте, мне льстит, что такой человек, как вы, заинтересовался нашими скромными успехами.

— Вы здесь от Союза писателей? — уточнила Беликова.

— Что? — удивился Смоляков. — Почему вы так решили?

— Коломийцева была вашей коллегой, — пояснила Беликова, — да и остальные… писательницы — тоже… Я думала, вас направили из Союза узнать, как продвигается дело.

— Нет, — смущенно признался Смоляков и, к удивлению Беликовой, даже покраснел, — я очень отдаленно был знаком с этими писательницами. Я, знаете ли, редко посещаю тусовки, на которых они бывают… Сказать по правде, не посещаю вообще… Я здесь сам по себе… Стыдно признаться, но я собираю материалы для книги… Только не подумайте, что я такая бесчувственная сволочь — пришел делать роман на чужой беде… Я очень давно собираю материалы для книги о… людях с исковерканной психикой…

— О маньяках? — уточнила Беликова.

— Не совсем, — окончательно смутился писатель, — вы смотрели фильм «Человек дождя» с Дастином Хоф-маном? Какой же это маньяк? Душевнобольной человек, с удивительными вывертами психики. К слову сказать, очень редкая болезнь. Во всем мире таких людей не больше двух десятков. А есть куда более интересные персонажи. Вы бы видели, какие уникальные картины, скульптуры творят эти люди! О-о! Тут не все так просто, как может показаться на первый взгляд! Если бог что-то отбирает, он всегда что-то дает взамен… Кстати, талант — такое же отклонение, как и дебилизм. Здоровый человек это… вот, — с серьезным лицом указал он на майора Гурецкого, но Беликова все же заметила озорные огоньки, сверкнувшие в глазах писателя.

— Да уж, — горделиво выпятил грудь майор, — столько проверок прошел, что хоть сейчас в космос…

— А то, что вы называете маньяками, — продолжил Смоляков, — что сказать о них… Меня интересуют прежде всего уникальные выверты их психики. На девяносто процентов это крайне скучные и примитивные люди, но иногда встречаются довольно любопытные экземпляры. Если писатель рассматривает подобные казусы природы не как «страшилку для дебилов», может получиться довольно занятная вещь. Вспомните хотя бы «Красного дракона», «Молчание ягнят» или «Парфюмера». Я услышал по телевизору сообщение о его поимке и решил посмотреть своими глазами…

— Где вы услышали? — не поверила своим ушам Беликова.

— По телевизору, — повторил писатель, — в «ТСБ», вчера вечером.

Беликова выразительно посмотрела на Гурецкого. Тот сделал вид, будто увлечен просмотром допроса Бортко.

«Вот тщеславный дурак, — подумала она, — а ведь не может не знать, что подобное разглашение информации только повредит делу. Да и запрещено. Но не удержался: позвонил, похвастался…»