1793. История одного убийства - Никлас Натт-о-Даг Страница 45

Маму Майя нашла на Сёдермальмской площади. Толпу погорельцев оттеснили к воде вставшие цепью стражники. Необходимости в этом не было – лишь изредка кто-то, отчаянно вскрикнув, пытался прорвать плотный строй – в огне остались его близкие. Отца своего Майя больше никогда не видела.

Пожар свирепствовал еще сутки. Майя с матерью жила поначалу на подаяния от общины, потом над ними сжалился землевладелец в Танто. От дома их ничего не осталось, а тело отца так и не нашли. А может быть, и нашли, но точно сказать никто не мог. Трупы обгорели до неузнаваемости. Целое поколение в одну ночь превратилось в бездомных, нищих, вечно пьяных бродяг, осужденных пожизненно выпрашивать милостыню, в нелепые и жалкие призраки собственного прошлого. Двадцать кварталов огонь сровнял с землей.

Майя росла, и вместе с ней росло и отстраивалось предместье – теперь уже как настоящий город с большими каменными домами. Плотники голодали, каменотесы и каменщики богатели. Деревянных хижин ее детства почти не осталось. Майя с матерью вселилась в одну из таких чудом уцелевших лачуг, к которой хозяин тут же сделал несколько пристроек, – бездомных было очень много, деньги лились рекой. Потолок протекал. К тому же дом был построен прямо на скале, и вода в ведрах за ночь покрывалась толстой ледяной коркой. Майя долго боялась подходить к печке – одна искра, и их жалкое жилище превратится в пепел.

В этой комнатушке ей суждено было провести все детство и юность. Она повзрослела, полюбила парня, зачала и родила дочь.

Отец Анны Стины исчез, как только заметил, что у Майи растет живот.

Анна Стина положила руку на лоб матери – раскаленный. Дышит еле-еле. Наверняка этот жар и напомнил матери красного самца в предместье Мария. У Анны Стины тоже заложило грудь. Она не хочет оставлять мать, но одной ей не справиться. Надо бежать за помощью, хотя ей и нечего предложить взамен.

Накинула шаль – и у самого порога наткнулась на Бумана, звонаря из церкви Катарины. Он молод, но у него хорошее будущее: пастор Люсандер вот-вот отправится к праотцам, и Буман займет его место. Он него сильно пахнет спиртным, должно быть, только что сделал хороший глоток.

Она не ждала никакой помощи – интересно, кто попросил звонаря их навестить?

– Пожалуйста, очень вас прошу, у мамы лихорадка. Почитайте молитву, пока я сбегаю за аптекарем.

Через полчаса она вернулась ни с чем. Аптекарь в гостях на Юргордене, и, даже если Анна Cтина возьмет на себя труд туда сбегать, проку не будет: он уже наверняка выпил полведра пунша и вряд ли держится на ногах.

В хижине все тихо, у дверей собрались соседи. У кровати стоит, сцепив руки, звонарь. Лицо мамы накрыто простыней, и Анна Стина поначалу не поняла, почему. Буман прокашлялся.

– Анна Стина, твоя возлюбленная мать покинула земную юдоль, да помилуй ее Бог.

Эти слова, произнесенные почти детским голосом, показались ей неуместно торжественными.

Звонарь пробормотал что-то еще – она не расслышала. У нее подогнулись колени и перехватило дыхание, будто кто-то ударил в солнечное сплетение. Анна Стина не произнесла ни слова, не зарыдала. Никаким рыданиям, никаким стонам, никаким слезам не заполнить пустоту в душе. Майя Кнапп столько лет непосильным трудом удерживала на плаву их маленькую семью, сама вырастила считающуюся незаконнорожденной дочь, стойко сносила презрение общины – и все для того, чтобы умереть в одиночестве, без слова утешения… Как это могло случиться?

Она никак не могла унять все усиливающуюся дрожь, но слез не было.

– Я не к твоей матери пришел, – помявшись, сказал звонарь. – Меня пастор прислал. Анне Стине пора уже знать, что судьбу заранее не угадаешь. Думаю, Провидение позаботилось, чтобы рядом с Майей Кнапп в ее смертный час оказался служитель Бога.

Он потер нос и наконец решился:

– На Анну Стину написали жалобу. Ее вызывают в консисторию, дабы ответить на обвинения в блуде. Но сначала, еще до консистории, пастор хочет поговорить с Анной Стиной.