Деньги на ветер - Эдриан Маккинти Страница 45

В «Старбаксе» мы оказались первыми посетителями. Кофе был дрянной, не кофе, а помои. Но Эстебан выпил его, как мне показалось, с удовольствием и еще взял к нему печенья, а для меня два желтых банана и небольшой яркий апельсин.

Как выяснилось, Вайоминг находится в полутора часах езды на север от Фэрвью. По федеральным шоссе туда не добраться, но есть неплохая двухполосная дорога, очень тихая — редко когда кто проедет. За все время пути нам встретилось всего несколько фур и два пикапа. В общем, добираться было несложно. Повсюду стояли знаки, предупреждающие о лосях, оленях и медведях, но я никаких животных не видела.

«Ренджровер» хорошо справлялся с путешествием, только верх иногда здорово парусил. Желая обсудить с Эстебаном качества машины, я позволила ей отклониться от курса чуть больше, чем следовало, но он этого даже не заметил.

— Хорошо держит дорогу, — заметила я.

— Угу.

— Центр тяжести высоковат.

— Да?

— Я вижу, у вас вмятина впереди.

— Что?

— В аварию попали, что ли?

— А, так, пустяки.

— Что было-то?

— Да просто веди, твою мать, Мария, недалеко уже.

Вскоре после пересечения границы штата Эстебан велел свернуть на дорогу, которой пользуются служители парка. Она вела к замерзшему озеру, вокруг высился заснеженный лес.

Мы остановились на небольшой, совершенно пустой стоянке.

— Где это мы? — спросила я.

Эстебан ухмыльнулся.

— Нравится? Идеальное место. Сотрудники Службы национальных парков не бывают здесь со Дня благодарения до конца апреля. Сюда никто не приедет. Подледная рыбалка запрещена: озеро хоть и замерзает, но лед недостаточно прочен, чтобы выдержать человека. Так что место идеальное, — ответил он.

— А мы на рыбалку приехали?

— Нет. Ты что, не слышала? Лед недостаточно прочен. Ходить по нему можно, но для домиков, которые ставят рыболовы, он ненадежен. Будь уверена, тут до конца зимы никто не появится.

— Не понимаю. Тогда что мы-то тут делаем?

— У нас встреча.

Тут до меня стало доходить.

— Понятно. А с кем?

— С людьми из Саскачевана.

Я хотела расспросить поподробнее, но Эстебан приложил палец к толстым обветренным губам. На этом разговор и закончился.

Через несколько минут стало холодно, и он велел включить двигатель и обогреватель.

Ругая уже жару, Эстебан пытался поймать какую-нибудь испаноязычную радиостанцию, но горы блокировали прием из Денвера, а в Вайоминге можно было выбирать лишь между песнями об Иисусе в исполнении бездушных белых людей и песнями в исполнении бездушных белых людей об их любовных страданиях.

Незадолго до семи Эстебан выключил радио, развернул машину, вынул ключ и убрал к себе в карман.

— Что происходит? — заволновалась я.

Он достал из бардачка лыжную маску и натянул себе на голову.

— Вы что, вашу мать, делаете?

Он открыл дверь у переднего пассажирского сиденья, пошел к багажнику, вытащил спортивную сумку и охотничий карабин. Потом подошел к дверце у водительского сиденья и поставил сумку мне на колени.

— Слушай меня, Мария, все очень просто. Ты отдаешь им сумку, они дают тебе другую. Нам нет нужды проверять товар, а им нет нужды пересчитывать деньги. Мы все друг другу доверяем. Просто сумка за сумку — и все.

— А почему вы сами не хотите?

— Буду с карабином в лесу, прикрою тебя, — сказал он. — Не беспокойся, я и одной рукой смогу выстрелить. Вот так. Не бери в голову вчерашнее, поверь мне, я не так уж плох.

— Погодите-ка минутку, мать вашу. Я встречаюсь с вашими ди…

Эстебан нацелил карабин мне в грудь.

— Предлагаю отнестись к этому спокойно. Они сейчас приедут. Я прикрою тебя из-за деревьев, — пообещал он и, глядя на меня, стал пятиться в лес.

Мысли у меня разбегались. Что он будет делать, если я выйду из машины и побегу? Выстрелит? Нет. Но почему же нет? При всех его разговорах о Великой Мексике, какой она была сто пятьдесят лет назад, что я для него? Очередная нелегальная иммигрантка, расходный материал, да к тому же chiqutea — куколка.

Когда он уже почти скрылся за ветвями большой сосны, я крикнула:

— Неудивительно, что все свалили от тебя в Лос-Анджелес!

Он не ответил, и через две секунды я его уже не видела.

Ждала, сидя в машине.

Десять минут. Двадцать. Тридцать.

Тут появились люди.

Точнее — мальчишки. Светловолосые канадцы в толстых шубах. Мешки под глазами их немного старили — можно было дать лет по двадцать с небольшим, хотя водительские удостоверения, наверно, это не подтвердили бы.

Их голубой «додж-рэм» остановился рядом с «ренджровером».

Я вышла из машины. Вышли и мальчишки. Ехали всю ночь, от них пахло усталостью и страхом — так пахнет от людей в здании Министерства внутренних дел на Plaza de la Revolución.

Я им — деньги, они мне — две сумки: большую прозрачную с белым порошком и еще большего размера с марихуаной.

— А что это белое? — спросила я.

— Лед-девять из Японии, доставлен через Гавайи, — сказал один.

Они были рады. Не ожидали увидеть здесь женщину. Им хотелось поговорить о том, как доехали, о деньгах, обо всем. Но меня не оставляло неприятное ощущение в затылке. Я беспокоилась за них. Злой и униженный, Эстебан вполне мог бы убить их обоих и оставить себе и наличные, и наркотики. Убил бы нас троих, снял с руки повязку, нацепленную для вида, и поехал бы обратно, хохоча всю дорогу.

— …а Дейл обосрался, совсем обосрался, слышь, я говорю ему, это не конная полиция, это начальник пожарной охраны… — тараторил один из них.

— Валите отсюда, — оборвала я его.

— Что?

— Валите, пока не поздно. Мой босс с карабином — вон за тем деревом. Я ему не доверяю. Уезжайте отсюда. Сматывайтесь.

Они и смотались.

Через пять минут к машине подошел Эстебан. Отвел затворную раму карабина, внимательно осмотрел патронник. Боевой патрон. Он действительно был готов стрелять.

— Молодец, Мария.

— Спасибо.

На обратном пути мы молчали. Уже когда подъезжали к Фэрвью, Эстебан сел за руль, теперь, по-видимому, рука позволяла вести машину. Он высадил меня у подножия горы Малибу.

— Что дальше? — спросила я.

— А ты как думаешь? Совершаешь обычный обход.

— Что, ни бонуса, ни отгула за мою помощь, ни чаевых?