Под псевдонимом "Мимоза" - Арина Коневская Страница 45

— А, «Инокини», на эти темы у меня много чего найдется. Покажу вам сегодня.

— Поразительно все-таки, Анатолий Николаич! Как вы без сильной веры можете передавать эту атмосферу сакрального. Только благодаря таланту, не иначе, — заметила Аля.

— Ах, сударыни, не смущайте, а то совсем возгоржусь, — засмеялся он.

— Ну икон-то у вас немало, да все старинные, вот я и подумала, что вы в Бога веруете. Откуда же иконы, Анатолий Николаич?

— Да это мы с Разуновым в конце 1970-х по деревенькам у бабушек собирали, ну, мы с ним тогда еще дружбу водили. Представляете, многие из них просто даром отдавали нам, говоря, мол, разве можно за икону деньги-то брать! Ну, а теперь — наверх?

И они дружно вскарабкались по длинной приставной лестнице в мастерскую…

К обеду подоспел бородатый Мефодий с корзиной шафрановых яблок и полевыми цветами. А Удальцов рьяно хлопотал над закусками весело напевая: «Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный». Его радость легко объяснялась тем, что подруги, отобрав с десяток его лучших пейзажей, тут же щедро заплатили ему наличными. Он, хотя и порывался подарить им некоторые картины, но узнав, что покупают они для фирмы, повеселел и деньги принял охотно.

— А теперь, джентльмены, у нас к вам нижайшая просьба — довезите нас до автовокзала! — непринужденно сказала Машенька.

— Что-о?! Вы уезжаете сей-чаас?! Обидеть нас решили, а? В чем дело-то?! — возопил Удальцов отчаянно.

— Ни в коей мере, дорогой Анатолий Николаич! Просто непредвиденные обстоятельства, — с этими словами Маша достала свой внушительный радиотелефон — о мобильниках тогда и слуху не было! — и нажав на нем что-то, резко произнесла:

— Завтра с утра жди нас в офисе!

Изумленно взглянув на аппарат, недоступный простым смертным, Удальцов, заикаясь, пробормотал:

— А как же с картинами? Ну не сами же вы их потащите. Да если б я такой оборот-поворот предвидел — сам бы вас в Москву-то отвез, но мне на сборы дня два надо. Может, подождете, сударыни, а?

— Нет, Анатолий Николаич, спасибо! Мы от Костромы какой-нибудь пикапчик наймем, не волнуйтесь, — убедила художника Мимоза.

— Ну как знаете, — холодно произнес он…

В Костроме долго прощались. И Удальцов успел смягчиться, сменив гнев на милость, просительно поглядывал на Машу, уговаривая приехать еще раз. Но «по-человечески, не на один день». А в добрых глазах простака Мефодия застыла такая глухая тоска, что пронзила болью души обеих подруг… И по возвращении в Москву они долго обсуждали свое короткое путешествие.

Оказывается, Мефодий предложил Алевтине руку и сердце, просил остаться с ним навсегда.

— Он такой славный, милый. И поверь, не хуже Удальцова-то рисует! Правда, совсем в другом жанре: у него сплошь исторические сюжеты — и допетровская Русь, и военные баталии. И вообще — человек незаурядный. Но в Москве он постоянно жить не может, а мне — как Агнию-то оставить? Ей ведь в школу на будущий год… Да и перед тобой и Корфом — обязательства у меня!

— Ну Алька! О чем ты говоришь! Если б ты по великой любви решилась в Антоновку переехать, мы бы с шефом только помогать тебе стали: ведь любовь — превыше всего! — взволнованно сказала Мими и от наплыва чувств даже прослезилась.

— Да я знаю, милая, знаю! Но о любви-то говорить рано, это раз! Даже допустим, полюбила бы я Мефодия — он ведь замечательный такой, не могу же я Агничкой жертвовать? Все на маму взвалить?

— Ты права, Алюша, все же разум твой победил. Молодец, что не поддалась сантиментам! Но не вздумай отчаиваться — у тебя все еще впереди! Может, даже и с Мефодием…

— Ах, Мими, хорошо тебе — ты такая «железная леди»! А я, сама знаешь, только симпатичного мужика увижу — воспламеняюсь вмиг, влюбляюсь мгновенно — это ли не наказанье Божие?!

— Не наказание, а — искушение.

— А у тебя-то что с Удальцовым стряслось? Мы же собирались-то к нему на неделю, не меньше? Ты с таким придыханием о нем говорила, а?

— Да, это правда. Давно уж мне никто так сильно не нравился. Так и закружило! Завихрение какое-то, Аль! Обаяние у него какое-то прямо чертовское! Ну а он мне про Париж да Нью-Йорк напевать стал, будто выставки его там устроить обещали. Француз один, меценат, в Москву приезжал — портреты семьи своей ему заказывал. А друзья обещали эмиграцию в Америку устроить. Вот он и предложил мне с ним туда навсегда уехать, представляешь? А я ведь влюблена в него была. И вдруг — все пропало, вмиг исчезло. Как-то сразу он опостылел мне… гм…

— Ну Мими, теперь мне ясно, почему он под конец все в землю смотрел.

— Он даже в последний момент прошептал: что, совсем я вам неинтересен стал? Я тогда вздрогнула от боли. Увы, Алька, вовсе — не «железная» я!

* * *

Осенью повеяло тревожным ожиданием непредсказуемых событий. В конце октября в столицу стали съезжаться тысячи людей из ста городов и весей России. Те, кто решил сопротивляться преступной власти. Постепенно зарождался Фронт национального спасения. На его первом Конгрессе выступали известные депутаты — Астафьев, Бабурин, Исаков, Макашов… Среди них был и Савва Сатинов. От него исходила не только мощная энергия, подвигавшая к борьбе за справедливость, но и ясность мысли. Поначалу он предлагал разумные шаги: как необходимо противостоять ельцинской вакханалии. Харизма депутата оказала воздействие и на подруг. Они, наконец, твердо решили убедить Корфа, что настал момент, когда бездействовать больше нельзя. Ведь они могут помогать Фронту спасения хотя бы деньгами.

— Вадим на это не пойдет, даже не мечтай, — мрачно предположила Мимоза.

— Но мы не можем оставаться в стороне, Маша! Надо все равно что-то делать, поговори с шефом!

— Ты не представляешь, чего мне стоило уговорить его насчет церкви! А здесь — оживление масс. Тут и коммунисты, и анархисты, и просто авантюристы всех мастей. Не забывай, что и провокаторы всякие, «агенты влияния» то бишь. Гм… ну не их же спонсировать?!

— Все равно, Мими, ты должна придумать что-нибудь!

— Попросим прежде всего Трофима нашего — пусть разведает все о подноготной народных избранников. Надо же знать, кому из них помогать стоит. А если к партии какой примкнуть? Но нет, в политику влезать — это уж точно не для нас!

Из разговора с Золотовым подруги с удивлением узнали, что сам он уже давно вступил в Союз офицеров и был весьма сведущ во многом…

Ситуация резко изменилась в момент Седьмого съезда депутатов и отставки Гайдара. Страна приникла к телевизору: с изумлением взирал народ на взбесившегося президента, утянувшего за собой тогда горстку своих приспешников в Грановитую палату и приказавшего выкатить на Красную площадь двести гудящих грузовиков с транспарантами, прославляющими его. А сам диктатор помчался из Грановитой на АЗЛК призывать рабочих в свою поддержку. Москва наполнялась слухами о начале «ползучего переворота». И закружилось, понеслось…