Пока ты моя - Саманта Хайес Страница 45

Здесь все по-старому – куча работы, накопившаяся за мое отсутствие и только и ждущая, чтобы отвлечь меня от грустных мыслей о Джеймсе, уносящемся все дальше и дальше. Когда я наконец-то вхожу в офис, намного позже, чем собиралась, чувствую себя так, словно кто-то вычерпал все содержимое моего огромного нутра, оставив лишь бесцельное чрево, полное печали. Измученная и опустошенная, я вешаю пальто и направляюсь прямиком в туалет.

– Привет, – бросает Тина, когда я возвращаюсь, не отрывая взгляда от компьютера. Она стучит по клавишам как безумная, наверняка занимаясь обновлением какого-то личного дела. – А я уж думала, ты сегодня не придешь. Все в порядке?

Я знаю, Тина хочет спросить сочувственно, но она так погружена в электронное письмо, которое печатает, что вопрос звучит довольно холодно.

– Ну да… – отвечает поглощенный своими мыслями Марк, даже не замечая моего прихода. – Ты что, слышишь, как урчит у меня в животе? Кажется, ланч был час назад…

Он произносит это медленно, сосредоточенный на документе, который сейчас листает. И признается:

– Я снова умираю с голоду.

– Клаудия здесь, придурок, – объясняет ему Тина. – Я говорила с ней, не с тобой.

Марк поднимает голову от бумаг.

– О, привет, – говорит он, осознавая, что вклинился в нашу беседу. – Все хорошо?

Я киваю:

– Простите, что опоздала. Не самый лучший день. – Я вымучиваю из себя улыбку.

Они уже много раз проходили через это со мной. Позже, если выдастся свободная минутка, мы будем поглощать пончики от «Криспи крим» и отпускать глупые шуточки о русалках, тайном отпуске на пляже и том, как весело Джеймс проводит время без меня. Они спросят, почему я просто не уволюсь и не стану женой военного моряка, в которую могла бы превратиться с некоторой долей шика. Это позволит мне несколько раз в неделю обедать в компании новых друзей из теннисного клуба, к которому я, несомненно, присоединюсь, или потягивать свежевыжатый сок в спортивном зале после занятий с личным тренером. Я ходила бы на занятия по обучению икебане и акварельной живописи, устраивала бы званые обеды, о которых потом говорили бы еще долгие месяцы. Вдобавок к этому стены в моем доме стали бы святая святых для самых современных и перспективных художников, потому что меня приглашали бы на все лучшие лондонские вернисажи.

– Джеймс уехал утром, – потерянно пожимаю плечами я, и коллеги предлагают мне написанное на лицах участие и чашку чаю.

Усаживаюсь за рабочий стол, но вместо того, чтобы сосредоточиться на своих обязанностях, размышляю, о чем же мы с Зои будем говорить, когда я вернусь домой. Не сомневаюсь, сегодня я ее расстроила, да так, что она выскочила из дома, хлопнув дверью. Понятия не имею, куда она убежала. Может быть, мы будем молча сидеть перед телевизором, робко спрашивая одна у другой, что хочется посмотреть, не холодно ли, будет ли завтра снег и не принести ли что-нибудь выпить? Или мы станем без умолку болтать о мужчинах, ее пока еще таинственном прошлом и недавно рухнувших отношениях, наших любимых фильмах и книгах, всех наших надеждах и мечтах? Сегодня вечером мне как воздух нужны компания, человеческое тепло, участие. Размышляя об этом, невольно задаюсь вопросом, для чего я нанимала Зои, – чтобы она заботилась о мальчиках или обо мне?

Мой компьютер загружается, возрождаясь к жизни, и с моих губ срывается стон. Стоило провести какое-то время вне рабочего места, как папка с входящими письмами переполнилась. Последнее электронное письмо с пометкой «срочно» сообщает о том, что через десять дней я должна участвовать в судебном заседании в качестве свидетеля. Я бегло просматриваю подробности. К горлу подкатывает тошнота. В этот день у меня занятия в дородовой группе – если, конечно, я еще буду беременна. Мне совершенно не хочется пропускать свою йогу.

Щелкаю по следующему сообщению.

– О боже! – вырывается у меня. – Марк, ты видел ссылку на новость о деле Флетчер?

Я вижу, что эту ссылку скопировали и ему тоже.

– Я не проверял почту минут десять.

Марк щелкает мышкой, читает и бледнеет. Мы знаем, что это – часть работы, но когда происходит нечто подобное, принимаем все близко к сердцу. Это удар по нашему отделу и по нам, сводящийся к следующему: кто бы ни нес ответственность за то, что обездоленный ребенок проскользнул сквозь защитную сеть, широко и точно раскинутую нами под обществом, виноваты всегда будем мы.

– Ну вот, новая солидная порция ужасов, – констатирую я. Стоит газетам взяться за дело, и одна неудача сводит на нет тысячи благополучных, успешных историй.

– Это не наша вина, – уверяет Марк. – Не было ни малейших оснований отбирать его в то время.

А потом он признается мне, что уже знал об этом ужасающем случае, но не хотел обременять меня неприятностями. Неужели он считает, что я отреагирую на это проще, когда у меня наконец-то родится ребенок?

– Значит, они считают, что мы позволили ему умереть с голоду, – твердо произношу я, давая понять, что давно приобрела закалку к подобного рода вещам.

Одно дело – газетные статьи, и совсем другое – суровая действительность. Я пытаюсь припомнить. Ну да, этим случаем занимались другие сотрудники отдела. Тот ребенок не был моим подопечным, хотя я действительно видела его один раз, когда у меня спрашивали мнение как у независимого специалиста. Я представила заключение, согласно которому никаких причин для беспокойства не было. Прекрасно помню запачканную едой одежду ребенка, его румяные щеки, которые вот-вот треснут, – он был пухлым и регулярно прибавлял в весе, черт побери! Мать подросткового возраста, казалось, контролировала ситуацию, у нее было достаточно поддержки: ее собственная мать, тетя, парень – все хотели участвовать в воспитании ребенка.

– Мы бросили его в беде, – шепчу я.

Нет, такое никогда не научишься воспринимать спокойно.

Все возвращаются к работе, и повисает тишина, пока мы отправляем переживания по поводу гибели ребенка в особую коробочку в нашем сознании, предназначенную для таких трагедий. «Что же произойдет, когда эта коробочка забьется под завязку?» – думаю я. Что, если там больше не останется места для голодающих детей, занимающихся членовредительством тинейджеров и родителей-алкоголиков? В голове стремительно проносятся изображения выложенной белой плиткой психиатрической больницы, мысли о бесконечной терапии и коктейле из лекарств, с помощью которого мир должен заиграть новыми красками. Я рассуждаю эгоистично – просто смешно, – а моя работа ничего подобного не подразумевает. Прищуриваюсь и вижу перед мысленным взором запертую в палате женщину, которая колотит ладонями по ударопрочному оконному стеклу, вырываясь из смирительной рубашки и умоляя ее выпустить. И эта женщина – я.

– На сегодня у меня намечена встреча с Мирандой, – сообщаю я, выбрасывая из головы эти ужасные мысли. – Кому-нибудь еще нужно с ней увидеться?

Мой отвлеченный и, сказать по правде, нарочито беззаботный вопрос вяло повисает в мрачной сырой атмосфере нашего душного офиса. Маленький электронагреватель в углу шпарит вовсю, с треском источая сухое тепло. Нам слишком холодно без этого прибора, но стоит его включить, как весь кислород, похоже, испаряется. Термостат центрального отопления сломался, Марк обнаружил это месяц назад, а я сейчас не смею даже заикаться о ремонте, ведь мне не хватает времени на множество более важных дел.