Мой труп - Лада Лузина Страница 45

- Смысла нет.

- Какой еще тебе нужен смысл? Любовь, работа…

- Ни любви, ни работы. Я не должна была бросать театр.

Земля не разверзлась. На небе не вспыхнула молния.

Только Игнатий Сирень привычно поднял левую бровь. У него были красивые брови.

Интересно, как сильно он постарел?

Вы ж это хотели услышать, Игнатий Валерьевич? Все эти годы вы ждали, что я прибегу к вам и скажу: «Я не должна была… Я была слепоглухонемой идиоткой!».

Большую любовь не предают лишь потому, что, как сказал наш общий друг Гамлет, «Время вывихнуло сустав». Большую любовь не предают потому, что на втором курсе вдруг и навеки перестали платить стипендию, пенсии бабушки Люси не хватает на новые сапоги, а украсть в магазине можно лишь пару на две левых ноги. За любовью идут босой на край света. Время может переломать себе кости и шею, и твои мифы в придачу - любовь не предают! В восемнадцать лет, сдуру, я получила то, что другие ищут полжизни и не находят… Любовь. «Третьим был театр. Люблю больше жизни!» И что я сделала? Потратила жизнь, чтобы это понять?

Я зажмурилась от страха. Открыла глаза, поднесла к ним телефон. Я помнила номер. Мне было плевать, что сейчас пять утра. Даже лучше! Игнатий поймет - это не просто звонок. Он возьмет трубку. Я должна была позвонить ему сразу, как только нашла Андрея. Вот кто бы понял меня! И не удивился: «Что вы хотите, она ж ненормальная». Он - театровед от бога. Он может понять даже убийц. А я - не убийца.

«Номер не существует…», - сказала механическая дама.

Я не поверила. Я перенабрала цифры.

Дама упрямо повторила положенный текст.

- Кому ты звонишь?

- Неважно… - Я растерянно смотрела на трубку. - О чем мы? Я не должна была бросать театр.

- Так ты ж и не бросила.

Секунд шесть я глазела на Женю, всерьез подозревая его в некой психической болезни, мгновенно объяснившей навязчивость всех идей.

- Ты в своем уме? Где я, а где театр?

- Взять хоть ту пьесу. Я на тебя наехал, прости. Ты молодец, что убедила его. Это лучшая роль Андрея. - Он забыл употребить прошедшее время.

- Я не убеждала. Я и не помню, чтоб мы говорили об «Эвридике» еще до того, как вы начали ее репетировать. Ты ничего не путаешь?

- Мне не веришь, спроси нашего Стаса! - насупился Женя. Стасом звали их режиссера. - А знаешь, как Андрей убедил поставить ее? Он рассказал, о чем эта вещь. Он так рассказал… И так показал! - Женя ожил - Андрей опять был живым. Рука Жени поднялась вслед за рукою Андрея, повторяя взмах крыльев г-на Анри, тело изогнулось. «Хороший парень» перемахнул порог в комнату, прокрутился на носке в фуэте…

Он стал Андреем. Андрей жил в нем сейчас. Женя так хотел, чтоб он жил, что на секунду показался хорошим актером. И я поняла, почему никак не могу определить его жанр. У Жени нет жанра. Нет жизни. Он всегда жил жизнью Андрея за неименьем своей, подобно родителям, живущим жизнью детей, - «лишь ради детей». Патентованный способ не замечать своего небытия.

Женя не мог убить Андрея. Если б он убил его - это бы было самоубийство.

- У него была готова вся роль! Вся постановка вытанцевалась от его господина Анри. Это спектакль Андрея. Не Стаса. Кто такой Стас? Да никто… Андрей мне сказал, это ты так объяснила ему.

- Я просто писала курсовую когда-то… - Я опустилась на порог меж балконом и комнатой. Я думала, как Женя теперь будет жить. Уйдет из театра? Покатится вниз?

- Но это ты объяснила. Разве не в этом твоя работа? После господина Анри Андрея заметили.

- Кто его заметил?

- Все. - Женя помолчал и прибавил: - Все, кроме тебя. Не понимаю тебя. Не понимаю! «Эвридика» - наш лучший спектакль. Все знают, это твоих рук дело. Даже Стас. А ты нет? Все знают, Андрей любит тебя. А ты вдруг прозрела? Нет, ты и теперь мне не веришь!

Он придавил меня своим напором - пробил брешь в несокрушимой стене домика мудрого поросенка.

Внутри все буквально зачесалось от жажды позвонить кому-нибудь прямо сейчас и спросить, а правда ли они тоже знают об этом? Про Андрея? Про пьесу? Мне захотелось поверить!… Я, я, как полагает завлиту [19], нашла материал, пролезла в мозг драматурга, пропустила его сквозь кишки, и, благодаря мне, на свет явилось еще одно чудо - еще один бесконечно-прекрасный мир, в котором хочется жить и умереть.

Так похоже на правду! Спектакль «Эвридика» был так похож на меня. Он был моим идеальным миром. И мне хотелось поверить… Но я слишком знала, как страшно поверить в то, что ты хочешь считать правдой.

Кто из нас слеп - я или Женя? Шансы равны. Он мог все придумать. Я - ничего не заметить. Мир стал реален как никогда. И все в нем были одинаково слепоглухонемы. Вот - единственная данность. Предлагаемые обстоятельства всех постановок, предыстория всех образов. Женя по-прежнему не верил мне. Я - по-прежнему не верила Жене. И еще меньше - себе. Я могла бы поверить одному И. В. Но он сменил телефон.

- Женя, скажи… - Я высунула нос из каменного дома Наф-Нафа, я стояла в дверях, осторожно вытягивая шею. Но это был слишком принципиальный вопрос.

Правда или неправда?

- За что ты ненавидишь меня?

- За что ненавижу? - Женя не отрицал эту правду. - За то, что ты мучила его…

Абсолютная ложь!

- Делала с ним что хотела…

Правда. С ночи знакомства я делала с Андреем то, что хотела. Другой вопрос, что хотела я от него очень немногого.

- Он готов был перепоганить себе все и переехать сюда. Из-за тебя! Глупость какая…

- А что за работу ему предложили?

- Вести ток-шоу какое-то…

Ложь! Ложь!

- Женя, ты, может, не знаешь, но все телешоу пишут оптом. Андрей приезжал бы сюда аж на четыре дня в месяц. Для этого не нужно что-то поганить. Понятно, четыре дня он бы жил у меня. - Вот это походило на правду.

- Но он решил остаться с тобой. Он не пришел в аэропорт!

«Он не пришел, потому что умер!» - я побоялась сказать вслух. Пусть Андрей Фирстов остается для Жени живым ровно столько, сколько это возможно. Час. Минуту.

- А с чего ты взял, что он мучился? В чем выражались мучения?

- Он пил…

Будто до встречи со мной он не пил? Когда мы познакомились, он был пьян «до белых медведей».

- Он говорил о тебе.

- Что? Можешь привести слова поконкретнее?