Тайна Тихого океана - Игорь Чубаха Страница 45

Беззаботной походочкой Зыкин отправился в указанном направлении. Только очень ему не понравилось замытое пятно перед входом в хранилище ключей. Но мало ли что здесь замывали, может, кофе пролили? Ведь в Бразилии все на кофе с ума поехали. Он решил не касаться медной, в лишаях зеленки, дверной ручки, а толкнуть дверь плечом — просто так, без подтекста.

Дверь поддалась с занозящим нервы скрипом. В этом зале царило еще большее запустение, чем в галерее. Тяжелые портьеры на высоких окнах провисали под слоем пыли. Углы под потолком затянуло паутиной, и в паутине заседали огромные мохнатые пауки. Откуда-то, или из под портьер, или из под плинтусов веяло ледяным холодом. Спрессованный в брикеты мрак заполнял ниши.

Только если приглядеться, можно было различить, что под пластами пыли пол сложен из отдельных плит, и на каждой плите вырезана латинская буква. Там, где алфавит кончался, вдоль стен спали неудобные готические стулья, и на каждом покоились музыкальные инструменты: флейты, мандолины, тромбоны… А в центре зала перед отражающим мир черным лаком настоящим гробом на музыкальном пюпитре поверх раскрытой нотной тетради лежал старинный медный ключ.

Очень Зыкину нравилась Герда, сердечко сладко екало и замирало. Настолько Зыкину нравилась Герда, что он не прямиком замаршировал к пюпитру, а именно по плитам, содержащим буквы имени девчонки. „G“ — „E“ — „R“ — „D“ — „A“. Буква „А“ аккуратно оказалась перед пюпитром. Зыкин мельком глянул на ноты. Это был похоронный марш „Ту сто четыре — самый лучший самолет…“

Он будто только что и не вышагивал по мрачному залу. Не шевельнулись на постах пауки, не взмыло ни одно облачко пыли, жирная тишина продолжала величественно царствовать.

Просто так взять ключ показалось Валере неприличным. Он представлял себя кабальеро, знойной севильской ночью прокравшимся в опочивальню прекрасной дуэньи. А какой же кабальеро не оставит после себя пустячок на память? Зыкин порылся по карманам. Оставлять монетную мелочь было пошло. И тогда его рука, не дрогнув, нащупала бляху от солдатского ремня с выштампованным родным двуглавым орлом. Эту бляху Валере вручил Кучин и строго настрого потребовал, чтобы салага штампованную выпуклость с бляхи сточил, а вместо нее выпилил точно такого орла из мельхиора и припаял. Потому что Кучин — крутой старослужащий, и в падлу Кучину носить уставную бляху.

Зыкин вздохнул — конечно, Кучин его потом убьет, повесит и затретирует. Но сейчас Валера был кабальеро, никого и ничего не страшащийся. По этому бляха под лозунгом „Здесь был Вася“ легла на ноты, а ключ перебрался в ладонь Зыкина.

И опять сонный зал стоически перенес святотатство, кажется, только в одном из углов самый нетерпеливый паук алчно потер лапки.

Гордый и гадающий, какой бы еще подвиг совершить ради прекрасной дамы, боец Зыкин и сам не заметил, как отпрыгал назад по плитам с буквами фамилии подружки: „H“ — „O“ — „F“ — „F“ — „E“ — „R“. На букве „F“ он подпрыгнул дважды, словно радующийся жизни козленок. И ногой с пушечным грохотом захлопнул за собой массивную дверь. Спи дальше, паучье племя.

Лицо у Герды, когда Зыкин вернулся, победно сжимая ключ в руке, стало таким, будто она увидела Валеру впервые. И дальше, пока они рука об руку, краснея удушливой волной и слегка соприкоснувшись головами, семенили по галерее, Герда больше не приплясывала. Через каждый второй шаг она поднимала на Валеру по-джакондовски загадочный взор, и от девичьего внимания у бойца навзрыд пела душа.

— Значит, ты подыскиваешь импресарио, который бы отправил такого симпатичного мальчика в турне по экзотическим странам вроде России? Какая прелесть.

— Я… — сказал Зыкин, и удивительное дело, его не перебили, — Я именно за этим приехал в Рио-де-Жанейро. Из… Из… Из маленького городка на берегу Парнаибы.

Ключ оказался не востребован, поскольку дверь в покои девушки была не заперта. Знаем, знаем — девичья память. Зыкин вошел и зашлепал ладошкой по стене в поисках выключателя. Выключателя не нашлось. Вошла девушка, и зажегся свет. Какой конфуз, Зыкин искал выключатель на уровне плеча, а тот, оказывается, по евростандарту прилепился на уровне бедер. Так русские разведчики и засвечиваются.

Валера замер, смущенно покашливая, но не потому, что чуть себя не выдал. Прямо под ногами расстилалась тигровая шкура, по которой в художественном беспорядке были разбросаны ажурные чулки, воздушные трусики и шелковый бюстгальтер. Герда словно не заметила авральной растерянности парня. Она прошуршала к выстроившейся на верхней крышке пианино коллекции кукол и нажала крайней левой, одетой под мальчишку во фрак, Барби вниз рученку с игрушечной дирижерской палочкой. Словно поздоровалась, или сыграла с одноруким бандитом.

Неведомо откуда заструилась музыка. Вагнер. „Полет валькирий“. Из стены, сминая нафиг тигровую шкуру со всем содержимым, выехала огромная застеленная пурпурным атласом кровать с пологом. А с другой стороны выкатил, будто его от досады пнули, сервировочный столик на присвистывающих колесиках. И на столике этом мелко завибрировали два хрустальных бокала и в серебряном ведерке среди кубиков льда зеленая бутылка „Дон Перепьена“.

— Главное, чтобы будущий знаменитый музыкант умел открывать шампанское, — мурлыкнула Герда, и глаза ее хищно сузились. Эта бутылка стоила ее дедушке даже дороже, чем настоящий „Дон“ не только из-за того, что в шампанское был подмешан диоптригидрат борной кислоты. А и потому, что под фольгой оплетающая пробку проволока была не простая, а колючая. И шипы смазаны ядом кураре.

Зыкин доверчиво улыбнулся, беспечно поднял бутылку и, не заморачиваясь, лихо снес горлышко пониже фольги ребром ладони. Герде оставалось деланно рассмеяться.

Отравленное шампанское залило половину сервировочного столика, но и бокалы успели наполниться.

— Давай выпьем за тебя. За то, чтобы ты стал великим музыкантом! — предложила Герда и жадно уставилась не на свой бокал, а на бокал Зыкина.

Валера может и выпил бы с превеликим удовольствием. Да вот конфуз, его дедушка считал, что Россию до нынешнего бардака довело именно пьянство. По этому, когда провожал парня в армию, взял твердое мужское слово, что пока Валера бдит на страже Отечества, ни капли спиртного в рот не примет. Так что мегатоннику пришлось напрячь извилины, дабы и честь не уронить, и девушку не обидеть.

— Какая у тебя великолепная коллекция кукол!

— Правда? Тебе нравится? А другие парни дразнятся, что я до сих пор в куклы играю. Дураки. И я им за это жестоко мщу!

— Мне кажется, ты не умеешь быть жестокой. И еще мне кажется, что вон та кукла очень похожа на тебя.

Выстроенные шеренгой и одетые в самые неожиданные наряды (от джинсового комбинезончика и клетчатой ковбойки до бикини) Барби смотрели на Валеру с ревнивой ненавистью. Или ему так только казалось? Нет, действительно, это были не обычные Барби из магазина. Явно, это были коллекционные экземпляры, и их ваял художник с больной психикой. Только у психопата могли получиться куклы с такими безжалостными улыбками.

Герда, поймавшись на уловку, оглянулась, и Зыкин успел выплеснуть змеей шипящее шампанское под кровать. Герда посмотрела на пустой бокал Зыкина и облегченно вздохнула, будто исполнилась самая заветная девичья мечта. Посмотрела в глаза Зыкину, ища там отгадку какой-то страшной девичьей тайны. Посмотрела на пустой бокал Зыкина, но уже иначе, будто на предателя. И хрипло прошептала: