Цена вопроса. Том 2 - Александра Маринина Страница 44

Если вывод верен, то найти Игоря Пескова никакой сложности не представляет. Нужно только выяснить, где теперь проживает семья Хмаренко. Игорь где-то там, рядом. Присматривается, принюхивается, примеривается. Если Надежда жива, то задача усложняется, ведь она может его узнать. А вот если она уже скончалась, то все проще намного, Антиквар, он же Филипп Хмаренко, никогда сына своей любовницы, а впоследствии жены, скорее всего, не видел. И сын Кирилл тоже брата единоутробного не видел, даже о его существовании не знает. С Филиппом и Кириллом можно даже близко познакомиться, втереться в доверие, все разузнать: как живут, чем живут, где бывают, чем увлекаются, какие привычки. Одним словом, все, что необходимо знать для успешного и эффективного планирования самоубийства, после которого семейке Хмаренко небо с овчинку покажется. Сколько времени на это потребуется Игорю? Месяц? Два? Но не пара недель — точно. Игорю нужен интервал между эпизодами, даже если вся информация уже собрана. Все-таки уйти из жизни — задача не менее трудная и страшная, чем убить человека. Значит, время есть, и можно пока расслабиться.

Теперь вопросы, на которые нужно получить ответы.

Где в данный момент находится Всеволод Альбертович Колчанников, он же Сева Колчан? Готов ли он поведать, зачем встречался полгода назад с Игорем Песковым? А может быть, он готов даже вспомнить, на какое имя он сделал ему паспорт? Про племянника-то мы знаем, что он теперь Никита Никоненко, а вот Игорь каким именем нынче зовется? Вряд ли Всеволод Альбертович ответит на эти вопросы легко и с открытой, как говорится, душой. Поиск человека для налаживания контакта потребует изрядного времени. Но тут уж ничего не поделаешь.

Где в настоящее время проживают Надежда и Филипп Хмаренко, если они еще живы? А если умерли, то где их сын Кирилл?

Кто и зачем придумал эту чудовищную комбинацию в 1988 году? И почему нельзя было сделать все намного проще, путем самого обычного расторжения брака? Есть некоторая надежда, что на эти вопросы ответит отец Шаркова.

Каким образом Игорю Пескову удалось поселить своего племянника именно в тот дом, где находится квартира Аркадия Михайловича? Действительно ли дело во взломе персональных компьютеров Большакова и Шаркова? Или это все-таки совпадение? Или не совпадение, но и не взлом, а еще какой-то третий вариант? Это нужно выяснить обязательно, иначе трудно двигаться дальше, руки связаны.

И, наконец, последний, но на самом деле — первый по важности вопрос: что делать с программой в свете новых данных, полученных вчера от Руслана Максимовича Фалалеева?

— Прав был Евгений Леонардович, — сказал генерал, когда Большаков закончил рассказывать эпопею с вызволением Кристины Фалалеевой из лап похитителей, — совсем отупели уголовники. Финансовые мошенники и компьютерщики умнеют на глазах, а эти… Развалились совсем, до такой тупости дошли! Эх, не закрыли бы программу — сейчас бы самое время настало всю эту шушеру одним махом прихлопнуть, они окончательно страх потеряли, думать ленятся, подстраховываться — ума не хватает, жадные, мозги жиром заплыли. Помнишь, какие изящные комбинации наши советские уголовнички нам преподносили в свое время? Песня! Романс! А теперь — одни похабные частушки, да и те не в рифму.

— Согласен, — кивнул полковник. — Позволю себе напомнить, что сегодня истекает трехдневный срок. Вы мне обещали.

— Да иди ты! — рассердился Шарков. — Какой еще трехдневный срок при таких раскладах! Сам видишь, какая ситуация.

— Валерий Олегович, если вы не ляжете в госпиталь, то завтра вам может стать уже все равно, какая будет ситуация, — жестко ответил Константин Георгиевич, глядя прямо в глаза генералу. — Не надо так на меня смотреть, я вас щадить все равно не буду и изображать понимание не буду.

Плечи Шаркова опустились, спина сгорбилась, и в этот момент он показался Большакову старым и больным. «Генерал держится, сколько может, — подумал он, — но силы у него на исходе».

— Знаешь, о чем я подумал? — тихо заговорил Шарков. — Надо отдать Игоря этим, которые наблюдают за нами. Пусть они его сами возьмут. Если они и так знают о нашей программе, то что бы Игорь им ни рассказал — для них это не будет новостью, более того, они прямо заинтересованы в том, чтобы информация не ушла дальше. Пусть они его берут и делают с ним что хотят. Будет им почет и слава на все министерство, ну как же, взяли убийцу, который по всей стране колесил и трупы всюду разбрасывал. У нас все равно ресурса нет на это, Дзюбу нужно возвращать на место, он и так слишком долго отсутствует, в Нанск или куда там еще — его уже не отправишь. Посылать за Игорем кого-то другого — моих возможностей не хватит, два раза подряд один и тот же фокус у меня не пройдет. А у этих, — он с нажимом произнес слово «этих», — и люди есть, и средства, и полномочия.

Большаков молчал. У него было что сказать генералу, но он не мог понять, подходящий ли для этого момент. Судя по тому, что сейчас предложил сам Валерий Олегович, Шарков, пожалуй, готов если не принять, то хотя бы обдумать идею.

— Согласен, — кивнул Константин Георгиевич. — Давайте исходить из того, что о программе знают те, кто хочет ею воспользоваться в собственных интересах. Как они собираются это делать? Они не станут ждать, пока система и в самом деле задохнется и забуксует, ибо в этом случае есть риск, что вычистят всех, в том числе и их самих. Они хотят уловить тот момент, когда необходимость перемен станет очевидной для высшего руководства, но перемен незначительных, кадровых и структурных, и под это дело они распихают на все хлебные должности своих людей. Которые тут уже наворовали — слазьте, дайте дорогу молодым и голодным. У нас с вами есть возможность выбить у них почву из-под ног.

Шарков глянул с интересом и недоверием. Но интерес показался Большакову тусклым, а недоверие — тяжелым.

— Каким образом?

— Закрыть программу. Не бросить, а закрыть и переориентировать. Перестать действовать в этом направлении. Тогда эти, — он тоже сделал ударение на последнем слове, — своего светлого часа не дождутся. Будут ждать, ждать, ждать… И все напрасно. А мы с вами продумаем новую идею и начнем действовать в другом направлении.

— У тебя, поди, уже и идея есть? — усмехнулся Шарков.

Он сидел за столом, тяжело опираясь на руки, и вся его фигура выражала угрюмую усталость.

— Ты хоть понимаешь, Костя, что ты мне предлагаешь? Программа — дело всей моей жизни. От меня жена ушла, а я даже не нахожу времени и сил подумать о том, почему она ушла. Что было не так в нашем браке? Что я сам делал не так? Нужно ли мне что-то предпринимать, чтобы вернуть Елену? И если нужно, то что и как? Любой нормальный мужик на моем месте думал бы только об этом, думал бы день и ночь, а я… Сегодня поймал себя на мысли, что вообще об этом не думаю. Потому что думаю только о том, как спасти программу от Игоря. Даже о том, чтобы выжить, я думаю меньше. Программа — это ведь не только идея, это и люди, которые нам поверили и нам помогают. Ты хочешь, чтобы я все это предал? Ты хочешь, чтобы я снял с себя ответственность за них?

— Три дня назад вы говорили другое, — мягко заметил Константин Георгиевич. — После разговора с отцом, помните?