Персональный миф. Психология в действии - Вера Авалиани Страница 44

Не освобождая мне рот, он стал шептать мне на ухо горячим ртом, что если я сейчас подниму шум, то ничего уже будет не изменить. Да, его посадят в тюрьму, но ведь на процессе мне придётся обо всём рассказывать. Не лучше ли простить эту страсть, ведь он просто с ума сходил. Особенно тогда ночью, когда успокаивал меня на диване. Тут он подхватил меня на руки и, хотя я брыкалась и вырывалась, потащил меня в комнату – видимо, на тот самый диван. Но по дороге я вывернулась и неловко упала на пол.

Тут он меня повалил на спину и зажал ноги каким-то захватом, который я не видела, раз подол по-прежнему был во рту. И тут он снова повторил акт не знаю чего, видимо, штамповки ребёнка. С каким-то хлюпающе-свистящим звуком он входил и выходил, выкрикивая не ругательства, а… молитву. Правда, импровизированную: чтобы я сейчас забеременела и вышла за него замуж. Когда он кончил и стал корчиться, содрогаясь от глубокого оргазма, я подумала, что сейчас он по законам жанра должен меня убить. Ну не будет же он оставлять в живых заведующую отделом партийной газеты, одну из самых популярных журналисток страны в живых после того, что с нею сделал.

Но я рассуждала логически. А он… Он развязал мне руки, вытащил кляп из платья изо рта. И сел на корточки передо мной, склонившись до пола, практически уткнувшись в него лицом.

– Убей меня – ударь по затылку чем-нибудь, – смиренно попросил он. – Скажешь, что убила меня в порыве борьбы, – пробубнил он со стыдом в голосе, – я вёл себя как мерзкий зверь. Просто я уже год представлял, как эта чёрная огромная горилла, твой муж, ублажает тебя каждый день и каждую ночь. А потом я попал к тебе домой. Я молился, чтобы ты осталась одна – без мамы и мужа. И теперь я тебя всю изгрыз и уничтожил. Ударь меня по затылку и сделай вид, что я ещё насиловал тебя. Ничего тебе не будет. Я знаю, что заслужил смерть. Уже после первого раза. Но ты так возбудила меня, когда я нёс тебя в комнату… Ладно, я знаю, ты не ударишь. Хорошо, я убью себя сам.

И при этих словах он повернулся к стене и с разбега со всей силы стукнулся головой о стену так, что посыпалась штукатурка с потолка. Хлынула кровь из рассечённой кожи. Он бился и бился с неимоверной силой. Соседи, разбуженные среди ночи, стали бить по батарее, требуя прекратить шум среди ночи.

Я оттаскивала его за плечи от стены и плакала.

Вдруг он перестал раскалывать себе череп и с надеждой посмотрел на меня:

– Ты плачешь, тебе меня жалко?! Значит, ты можешь меня полюбить! Я ведь только хотел отнести тебя на диван после секса, когда ты стала вырываться.

Он снова подхватил меня, пронёс несколько шагов и положил на старый диван, короткий, с валиками, в бежевую клетку – диван моего детства.

– Вот здесь я хотел тебе сказать, что я за тебя умру, если надо. А ты…

Я плакала и смотрела на него, понимая, что если и раньше у него с головой было не в порядке, то теперь, после того, как он каким-то чудом не проломил себе череп, от него можно ждать чего угодно. Но мне было уже всё равно.

Булат, как пес, положил голову на диван передо мной, заливая его кровью, и преданно смотрел своими раскосыми глазами в мои очумевшие, не верящие в реальность того, что на самом деле происходит. Ну не может быть, чтобы наяву!

– Не хочешь меня убить и жить со мной не хочешь. Тогда сейчас я ещё раз в тебя войду, а потом мы вместе спрыгнем с балкона. Тогда будем вместе в следующей жизни. Потому что так тебя любить никто не будет, – у него была спокойная решимость это исполнить. Он задыхался от страха и возбуждения, почти икал, но явно намеревался исполнить обещание. Руки тряслись, и всего его колотило.

– Я не хочу в тюрьму. Давай поженимся, а? – озарился он идеей, даже дрожать перестал. Надежда затопила его. – Правда, у меня в Улан-Уде жена и ребёнок – родители хотели бурятских внуков. Но я с ней быстро разведусь – слетаю на днях, а? Ты не заявишь на меня?

Я испуганно закивала, надеясь, что теперь, окрылённый, он уйдёт.

Но он оживился от моих кивков и нежнейшим, трепещущим поцелуем впился в мои губы. Потом одним движением скользнул мне под многострадальное платье, зажал мне рукою нос и рот, навалился на меня, стал мять груди, покусывать соски, которые сильно болели, потом стал зализывать раны на «бедном цветочке», как он приговаривал. И снова вошёл в меня, но колыхался так нежно, так жалобно, будто гибкая лилия, которую двигает вода. И плакал, плакал, плакал:

– Что же я наделал. Я погубил тебя и себя. Давай спрыгнем вместе с балкона! Умоляю, давай вместе! Ведь ты мне никогда не простишь, никогда!

Но тут я кончила – не то потому, что начала задыхаться с зажатым носом, не то после рыданий всё во мне расслабилось и затихло.

– О! Ну видишь! Ты меня тоже полюбила, ты никуда не пойдёшь, ты будешь моя всегда, – радостно заорал он, ощущая мои спазмы. И тут же его самого подкосил оргазм. Полежав со мной в позе зародыша, он встал, надел брюки. Посмотрел на меня прощальным взглядом. И ушёл, наконец. Как оказалось, навсегда. Хотя и не покончил с собой.

Он утром сбежал в Бурятию».

Олег оторвался от чтения.

– Вам не кажется странным, что именно в этом отрывке, который мы читаем после гибели отца и попытки вашего изнасилования, говорится о смерти вашей матери и изнасиловании другим. Мне страшно. Мистика какая-то.

– Это говорит о том, что вы должны осознать, что теперь в вашей жизни происходят события, которые станут личным мифом, каркасом его. Смерть и подвиг. Кстати, погиб ваш отец тоже, получается, защищая меня. Женщину. Хоть он и не думал, что цена защиты будет такой. И ты не растерялся в нужный момент и заступился за меня. Это значит, что мы значимся в судьбе друг друга в небесной канцелярии. Люди, которые вмешиваются в события, – они не просто так это делают. Это люди кармические. Каким был для меня Альрашид. О нём прочтём после всех грядущих событий.

– Давайте сегодня.

– Нет. С него меняется минор на мажор в моей жизни. Что будет очень кстати после мрачности похорон.

– Вы, конечно же, придёте на кладбище?

– Само собой. Лжежена стала лжевдовой, раз уж так было суждено.

Пока мы ели, пришла Аня. Её лицо всё ещё было опухшим от слёз. Она прикатила Ваню в коляске. И сказала, что Олегу звонили из похоронного бюро, спрашивали, везти ли гроб в дом или прощание будет в ритуальном зале морга?

Олег испуганно посмотрел на Ирину.

– Конечно, в ритуальном зале. Оттуда можно сразу и на кладбище. Зачем в новый дом сразу вносить покойника. Тем более что дом для него был почти незнакомым, а вам там жить, – решительно взяла на себя Ирина решение этой проблемы. Было видно, что, возможно, никто из этой пары никогда ещё покойника не только не хоронил, но и даже не видел. Поэтому страх их сплотил. Они инстинктивно вцепились друг в друга.

Ирина не стала вынимать Ваню из коляски и решила пойти с ним на море, пока его родители отправились решать оргвопросы.

День выдался прекрасным. Ветер с моря был довольно сильный, но не штормовой. Он смягчал жару. Ирина, не вынимая Ванечку из коляски, где он был надёжно зафиксирован, быстро скинула сарафан на разостланное полотенце и помчалась к воде – успеть проплыть хоть немного – всё остальное время придётся возиться с Ваней.