Красный замок - Кэрол Нелсон Дуглас Страница 44

Когда Годфри удалился, я погрузилась в тревожное оцепенение, которое лишь с большой натяжкой можно описать как освежающий сон. Я постоянно просыпалась, словно сама мысль о забытьи представлялась мучением, но спустя мгновение вновь стремительно обрушивалась с обрыва сознания в тяжкую полудрему наяву.

В один из этих туманных промежутков кто-то пришел и ушел, так и не замеченный мною. Очнувшись в следующий раз, я обнаружила стоявшую передо мной на потертом турецком ковре гигантскую купель, над латунным ободком которой поднимался пар.

После некоторой возни под простыней, которой меня накрыли, мне удалось расстегнуть и снять все юбки, и теперь их истерзанные оборки осели вокруг лодыжек подобием грязно-серой пены. Я все еще лежала на жестком полурасстегнутом корсете, поскольку была слишком слаба, чтобы вытащить его из-под себя. Не пострадали только самые крепкие и надежные мои спутники: прогулочные ботинки и многочисленные брелоки на серебряной цепочке-шатлене. После долгих мучений и клетчатая шляпка, так подходившая к моему наряду, слетела на ковер осенним листом.

Вид горячей ванны вдохновил меня на запредельный подвиг: я вознамерилась выбраться из постели, оставив за собой все белье в одной неаппетитной куче: так змея сбрасывает кожу. К тому же я все еще была закутана в ночную рубашку, которую принес Годфри. Я старалась даже двигаться по-рептильи, несмотря на мою нелюбовь к этим созданиям. Я не шла, а ползла к заветному оазису чистоты, который манил меня, словно мираж в раскаленной пустыне.

Чтобы себя подбодрить, я думала о Квентине Стенхоупе, который, спасаясь от резни в битве при Майванде, ползет в полубессознательном состоянии через афганские дюны.

Благодаря столь яркому примеру стойкости мне наконец-то удалось добраться до теплого медного резервуара. Сейчас мне совсем не помешал бы помощник, но я верила словам Годфри, что не следует прибегать к услугам местных.

Окна, арочные готические рамы которых были распахнуты, словно крылья ангела на фоне небесно-голубого неба, говорили о том, что помещение находится на изрядной высоте, откуда способна сбежать разве что ящерица, иначе зачем насмехаться над заключенными, оставляя без охраны такую заманчивую лазейку.

Ящерица. Меня передернуло. Почему я постоянно думаю о несчастных ползучих тварях? Возможно, потому, что и сама мало чем отличаюсь от столь низменной формы жизни?

Сделав над собой усилие и встав на колени, я с благодарностью вдыхала чистый горячий пар, стелющийся по воде. Кто-то нагрел ее, прямо скажем, по-королевски.

Дрожа, я попыталась наконец принять вертикальное положение – ну или почти вертикальное. От титанических усилий колени у меня тряслись, а бедные ребра горели, будто по ним колотили раскаленной кочергой.

Я подтянула широкую ночную рубашку повыше и перешагнула через бортик купели. Медленно погружаясь в воду, я одновременно расправляла подол по краям ванны наподобие тента: не могу же я сидеть голышом перед открытыми окнами, даже если заглянуть в них способны только облака и ястребы. Я вовсе не чувствовала себя в безопасности в этом орлином гнезде из камня и дерева. Самый ужасный момент своей жизни я должна пережить без единого свидетеля, будь то даже мышка из норки в стене.

Пар обволакивал и согревал. Сначала вода обожгла измученную кожу сотней игл, но вскоре принесла успокоение. Я заметила на коврике огромный медный кувшин для воды и кусок желтого мыла с острыми краями, по размеру подходящий для ладони великана.

Даже с того места, где я сидела, можно было различить на поверхности куска мыла пятна грязного налета с темными пузырьками по краям. Кто знает, что за мерзкий тип пользовался им до меня? Тем не менее бесчисленные раны и порезы нужно промыть, а чужая грязь быстро сойдет в воде. Преодолевая брезгливость, я потянулась – ой! – за мылом, чтобы сполоснуть его.

Вскоре оно стало чище, и я принялась намыливать руки и ноги. Кусок был такой грубый и с такими острыми краями, что не раз заставил меня поморщиться. Через некоторое время по воде, как по небу за окном, поплыли сероватые мыльные облачка.

Я выскользнула из ночной рубашки и оставила ее висеть расправленной по краям купели. Затем я зажмурилась, задержала дыхание и нырнула с головой.

Гладь молочно-мутной воды сомкнулась надо мной теплыми волнами шелковых простыней. Нежный покров скрыл меня от любых недобрых взглядов. Всплыв, я принялась ожесточенно снова и снова намыливать прискорбно спутавшиеся волосы – один, два, три раза… Когда я наконец завершила омовение, поверхность воды устилал кучерявый покров мыльных пузырьков.

Оглядевшись еще раз, я заметила большой кусок грубой сероватой ткани прямоугольной формы. Будем считать, что это полотенце.

Я начала закутывать в него голову, руки и торс, пока не обернулась вся целиком, затем поднялась на все еще слабые ноги в быстро остывающей ванне и снова натянула на себя ночную рубашку.

И вот я уже орошаю ковер стекающими с меня каплями. Благопристойно прикрытая и теоретически чистая, я принялась ходить взад-вперед, надеясь, что это поможет мне быстрее высохнуть, и во время очередного поворота мне попался на глаза спрятанный в темном углу туалетный столик с зеркалом над ним.

Синяки и царапины жгло от мыла и воды, но я недолго боролась с искушением подойти к зеркалу, чтобы провести инспекцию принесенного ущерба. Осторожно приподняв сначала один край ночной рубашки, потом другой, я изучила отражение и ахнула, обнаружив уродливые красно-фиолетовые пятна от корсета и не менее отвратительные огромные синяки и кровоподтеки цвета заката над морем.