Убийство в доме тетушки Леонии - Эстель Монбрен Страница 44

— Нет, — был сухой ответ. — Не шучу. Я не имею ни малейшего представления, как ты проводишь свои дни и большую часть ночей. Я не слежу за тобой.

Она объяснила, что ждет ребенка от него.

Из произнесенных им обтекаемых фраз явственно вытекало, что это ее личная проблема, но что, как честный человек, он готов взять на себя расходы по прерыванию беременности.

Она заплакала.

Решительным жестом Селим подозвал официанта, заплатил по счету и поднялся.

— Ты же не думаешь, в самом деле… — начал он.

Помотал головой, пожал плечами, будто заявляя о своем бессилии, и направился к двери.

Вокруг не осталось ничего, кроме множества разноцветных кругов — на зеленом кругу стола белый круг блюдца, а на нем осталась надорванная салфетка. На белом круге другого блюдца выделялось черное пятно чашки с кофейными разводами, а она склонилась над бледно-желтым кругом своего стакана с оставшимся на нем полумесяцем ярко-красной помады.

Потом всю ночь она бродила по мокрым набережным Сены, отвратительно пахнувшим грязью и тиной. Ей не пришлось делать страшный выбор: она упала — не нарочно, — потеряла ребенка и сама чуть не умерла. Тогда она никому ничего не сказала, но теперь придется обо всем рассказать Ивонне.

Не встретив ни единой живой души, в пять минут седьмого Жизель подошла к пригорку, на котором высился Миругрен. Несколько минут спустя она по мостику перешла через Луар и, напряженно всматриваясь в темноту, поискала глазами фигуру Альбера. В нос ударил тошнотворный запах стоячей воды с плавающими мертвыми корнями, останками водных растений и падалью. Она рискнула ступить на небольшую доску, служившую причалом, чтобы окинуть взглядом весь пруд. Звук раздвигаемых веток заставил ее резко обернуться к тропинке, ведущей к хижине садовника.

— Альбер? — неуверенным голосом позвала она.

Но тут же, остолбенев от неожиданности, узнала молча приближавшегося к ней человека.

— Вы?

И поняла, что происходит, только когда руки в перчатках — она никогда не подозревала в них подобной силы — толкнули ее в гниющую воду. Тяжелые сапоги и зимняя одежда сразу же потянули ее на дно пруда, покрытое толстым слоем ила. Шпильки, удерживавшие пучок, рассыпались, мерцая как падающие звезды. Пресная ледяная вода залила одновременно нос и рот, а распущенные волосы опутали ее подобно смертоносным водорослям. Чудовищный подводный мир с головастиками и водяными пауками сомкнулся над ее головой, как жидкая могила. «Когда опущусь на дно, надо оттолкнуться ногами, и тогда я всплыву», — попыталась она рассуждать насколько возможно здраво. Но она упала в воду так, что сначала коснулась песчаной мели правым плечом, и это ей помешало. С невероятными усилиями она изогнулась и умудрилась оттолкнуться от рыхлого дна обеими ногами. Она вынырнула, высунулась из пруда и наполнила легкие долгим спасительным глотком воздуха, прежде чем безжалостные руки снова погрузили ее голову под воду. Жизель яростно сопротивлялась, ударилась виском о гвоздь, торчащий из моста, пытаясь ухватиться за одну из свай, и даже умудрилась два раза подряд выпростать голову из воды, чтобы вдохнуть. Сквозь занавесь, образованную мокрыми волосами, она с ужасом узрела неумолимую решимость, сверкавшую в глазах склонившегося над ней палача. Филолог до гробовой доски, Жизель Дамбер не к месту вспомнила «Муху» Кэтрин Мэнсфилд [38]и поняла, что третьего раза уже не будет. Она утонет, как несчастное насекомое, которое вопреки его воле затолкали на дно чернильницы. И перед тем как погрузиться в черный водоворот смерти от удушья, она как будто услышала знакомый голос, выкрикивавший ее имя, далекое, как эхо.

Со страшным скрежетом шин, вдребезги разбившим ледяное безмолвие деревенской глуши, Жан-Пьер Фушру остановил машину на вершине склона, как раз напротив калитки Миругрена. Едва успев выключить мотор, он выскочил из машины, сделал два прыжка и растянулся на скошенной траве от невыносимой боли. Одна из железных скоб, удерживавших на месте его искусственное колено, не выдержала, и он, задыхаясь, остался лежать на мокрой и холодной земле, как сломанная кукла.

— Бегите, Лейла, бегите! — завопил он, когда она бросилась к нему, протягивая руки. — Жизель Дамбер… Скорее, инспектор.

Она колебалась всего секунду, скрыв полный жалости взгляд, прекрасно зная, что именно этого он не выносит, и бросилась вниз в направлении пруда. Прислушиваясь к приглушенному бульканью и смутному шелесту, она выбежала на берег ручья, отделяющего Миругрен от окружающей равнины, и с разбега прыгнула, прикинув его ширину. Благополучно приземлившись на другой стороне, она разглядела в темноте на трухлявом мостике неясную фигуру человека, который, казалось, пытался утопить мяч.

— Полиция! Руки вверх! — закричала она, выхватывая оружие.

Человек тут же поднялся, судорожно пытаясь что-то нашарить в правом кармане.

— Руки вверх! — повторила Лейла со всей уверенностью, на какую была способна.

Ей показалось, что она заметила короткий отблеск металлического предмета. Лейла вспомнила испуганный взгляд Жизель. Она выстрелила, целясь ему в ноги. Но в тот момент, когда пуля покинула ствол, человек наклонился, и пуля вошла ему прямо в сердце. Он камнем упал в черную воду, так и не выпустив из руки длинные струящиеся волосы Жизель Дамбер.

В ту секунду, когда Лейла бросилась во взбаламученную воду, ночь разорвали вопли сирены, и резкий свет огромных желтых фар «скорой помощи» обшарил темную поверхность пруда, припудренную белой пеной.

«Мне холодно», — подумала Жизель, пытаясь получше укутаться в одеяла, под которыми она свернулась клубочком, забывшись искусственным сном.

— Мне холодно, — громко произнесла она, все еще не в силах разлепить веки.

У нее было ощущение, что ресницы склеены желтым воском, который не дает ей открыть глаза.

— Мне холодно, — повторила она.

И как по мановению волшебной палочки эти слова заставили склониться над ней круглое серьезное лицо, увенчанное белой шапочкой, в то время как опытная рука нащупывала пульс.

— Мы проснулись? — профессиональным тоном спросила молодая медсестра. — Вы находитесь в больнице Шартра, мадемуазель. Теперь уже все хорошо.

«Теперь?» — забеспокоилась Жизель, чувствуя иглу, входящую в ее левую руку. Она вспомнила чей-то рот на ее собственном, руки, ритмично нажимающие на грудь, прозрачную маску на лице и первые слова, которые она услышала, придя в сознание. Торжествующие слова: «Она жива!»

«Я жива», — радостно подумала Жизель.

И безмятежно заснула в безличной и стерильной больничной палате, освещенной лишь прихотливым серебристым светом луны.