Ромовый пунш - Элмор Леонард Страница 44

Галлерея Рене располагалась на первом этаже торгово-рекреационного центра «Гарденз-Молл», в темном закутке между «Сиерз» и «Блумингдейлз»: длинный зал, высокие потолки, белые стены и бюрозовый орнамент на витрине, перекликающийся с внутренней отделкой центра.

В половине первого дня, в воскресенье, Макс стоял перед этой витриной, глядя через стекло на голые стены выставочного зала галлереи, на расставленные вдоль этих самих стен несколько картин и ещё на расставленные по всей длинне комнаты три сосуда из черного металла. Сначала он было принял их за греческие урны, но потом сообразил, что это на самом деле: скорее всего это и есть те самые «горшки» стоимостью в восемьсот двадцать долларов, по поводу которых Рене звонила ему в прошлый понедельник, требуя, чтобы он немедленно бросил все и привез ей чек. Итак, товар был доставлен наложенными платежом и остался у заказчика, следовательно, она нашла-таки деньги, чтобы заплатить за них. Черные емкости из местами заржавленного металла, каждый примерно фута три высотой. Одна установлена около входа. Он направился подошел к двери и увидел табличку за стеклом: «ИЗВИНИТЕ, СЕГОДНЯ ГАЛЛЕРЕЯ ЗАКРЫТА». Работа Рене, заглавные буквы с замысловатыми завитушками, все трижды подчеркнуто. — Закрыто — но когда он взялся за медную ручку, дверь легко открылась. Макс вошел, задержавшись на мгновение у дверей, чтобы заглянуть в стоявший тут же горшок. Окурки, фантики от конфет и жевательной резинки, пластмассовый стаканчик... Худощавый длинноволосый парень — с виду латиноамериканец — вышел из дальнего помещения, в руках он нес большую картину. Опустив свою ношу на пол, он осторожно прислонил её к журнальному столику, стоявшему посередине зала и обратился к Максу.

— Вы что, читать не умеете? У нас сегодня закрыто.

Сказав это, он направился обратно в дальний конец зала, где была открыта дверь в освещенную солнечным светом дальнюю комнату.

Макс подошел поближе к картине: футов шесть-семь на пять, зеленоватые и более насыщенные оттенки зеленого с мазками красного, желтоватой охры, черного... Он с трудом мог представить, что бы это могло означать. Возможно это джунгли, из густых зарослей которых появляются вот эти зеленые человечки; трудно сказать. С другой стороны к столику было прислонено ещё несколько картин. Со стен снимали картины, вот эти пока оставлены на полу, а их места займут новые полотна. Рене готовилась к очередному вернисажу, по ходу которого согласно заведенного же её порядку, посетителей должны были угощать вином и сыром. Может быть сама она в дальней комнате, в своем кабинете. Макс взглянул в ту сторону, и увидел, как все тот же парень выносит в зал очередной холст.

— Я повторяю, сегодня у нас закрыто, — сказал он, прислоняя картину к той, что была вынесена им раньше. Выпрямившись, он отбросил с лица волосы. Жесткие и очень густые волосы, явно больше, чем надо. И лицо его как будто показалось знакомым...

— В чем дело-то? — снова спросил он у Макса, продолжавшего неподвижно стоять посреди зала.

И Макс едва сдержал улыбку.

— Дело в том, что я муж Рене.

— Да..., — только и нашелся тот, что сказать в ответ.

— Где она? Вон за той дверью?

— Она вышла перекусить.

— А ты здесь работаешь?

Макс видел, что юному паршивцу его тон пришелся не по душе, потому как он отрезал:

— Нет, я здесь не работаю.

А затем развернулся и удалился в дальний конец галлереи.

Макс обошел вокруг стола, где стояло ещё несколько зеленых картин. Он нагнулся, чтобы разглядеть подпись — черные каракули в нижнем углу полотна.

Дэвид де ла Вилья.

Значит это и есть Да-вид, уборщик-кубинец из «Чак & Гарольдз», которому Рене несколько недель тому назад предрекла, что о нем все скоро заговорят. Тем временем парень вынес в зал очередную картину...

Он примерно пяти футов и девяти дюймов роста, а уж вести наверняка не больше ста тридцати фунтов вместе с этой своей черной футболкой и узких черных джинсах.

— Это ты и есть Дэвид, а? — первым нарушил молчание Макс, произнося его имя на американский манер. — А я как раз думал, на что это может быть похоже. — Он не сводил взгляда с картины перед собой.

Уборщик-кубинец на это важно ответил:

— Это то, что есть на самом деле, а не то, на что это должно быть похоже. — Он открыл ящик стола, и вынув из него газетные листы, на которых красовался набранный большими буквами заголовок: «Дэвид де ла Вилья», протянул их Максу. Пресс-релиз. Имя, год рождения 1965 в Хайалиа, штат Флорида... И ещё сказал: — Если уж не разбираетесь, то прочитайте, что об этом пишут газеты. Это вырезка из «Пост».

Макс быстро нашел подчеркнутую цитату. И начал читать вслух:

— "...де ла Вилья выносит на суд зрителей яркий коллаж из событий своей жизни, который хоть и представлен в виде метафоры... так... его отличает по-юношески смелый и вызывающий противоречивые чувства художественный стиль." — Макс снова взглянул на картину. — Да... теперь я вижу эту самую юношескую смелость. А уж противоречий здесь хоть отбавляй. Ты чем обычно созжаешь свои шедевры? Уж не совковой ли лопатой?

— Теперь я вижу, что вы в этом ни черта не смыслите, — ответил художник-уборщик.

В другое время Макс может быть и сам признал это, но только не сегодня, будучи положительно уверенным, что где-то он уже видел этого парня. Казались знакомыми и вставленная в ухо серьга с крохотным бриллиаником, эти волосы, эта его манера поведения, эти аккуратные усики.