Месть в домино - Павел Амнуэль Страница 44

— Ведется расследование. Когда дело будет закончено, все получат полную информацию.

— Что мы можем уже сейчас сообщить нашим читателям и зрителям?

— Учтите, майор, ваша постная физиономия пройдет вечером по всем выпускам новостей. Что скажет о вас ваше начальство?

— Хотя бы два слова: у вас есть другие версии? Кроме Ди Кампо?

— Без комментариев, господа.

— Кстати, — неожиданно для журналистов Фридхолм обернулся к нацеленным на него камерам и произнес фразу, которую никто не понял: — Кто-нибудь может мне сказать, почему у этой оперы два названия?

Майор сел в машину и захлопнул дверцу. По улицам Стокгольма мчались, включив сирену и проблесковые огни, хотя никакой спешки не было — совещание у комиссара назначили на пять часов вечера, должен был присутствовать министр внутренних дел и, следовательно, без общения с журналистами опять не обойтись. Они, конечно, спросят, почему он вдруг заговорил о двух названиях, какое это имеет отношение к убийству, что именно пришло ему в голову. Ничего не пришло. Точнее, когда он садился в машину, Фридхолм вдруг подумал… нет, он не помнил, какая мысль промелькнула в сознании, и почему он настолько этой мыслью проникся, что выпалил журналистам свой вопрос. Секунду спустя он и мысль потерял, и вопрос показался ему неуместным, хотя, скорее всего, что-то в нем действительно было… что?

Как бы то ни было, до совещания оставалось два с половиной часа, и Фридхолм заехал в управление — поговорить с коллегами из следственной группы, хотя и это, в общем, не имело смысла: всю информацию по делу он получал на мобильный и прекрасно знал, что при всем обилии уже накопленной документации ничего ни нового, ни сколько-нибудь толкового и пригодного для разработки обнаружить не удалось. В компьютерных файлах можно было утонуть, от докладов — заснуть навеки, ничем этим Фридхолм заниматься не собирался, в собственном кабинете он хотел оказаться с единственной целью: сесть за стол, положить гудевшие ноги на специально для этого приспособленную табуреточку, сказать секретарше (кто сейчас дежурит — Грета?), чтобы никого не пропускала, мобильный телефон спрятать в нижний ящик, чтобы, даже если зазвонит… Закрыть глаза и посидеть час (если дадут) в тишине. Не думать, а просто сидеть и разглядывать плавающие перед глазами круги и петли. Может, тогда…

Это простое дело, — говорил он себе. Это очень простое дело, и именно поэтому в нем все выглядит запутанным и необъяснимым. Все запутанные дела оказываются простыми, если посмотреть с определенной точки зрения. Вопрос: откуда смотреть? Под каким углом. Это понять бы. А тогда…

Никто, кроме Ренато-ди Кампо, не мог убить Ричарда-Хоглунда, это очевидно. Ди Кампо убить Хоглунда не мог тоже, потому что кинжал в его руке был бутафорский, и спрятать обычный нож ди Кампо не мог — не было у него ни малейшей возможности. Это как загадка запертой комнаты — самая увлекательная загадка во всех детективных романах. В жизни такого обычно не происходит, но в данном случае… Да, как запертая комната: никого рядом с Ди Кампо и Хоглундом не было, освещенный прожекторами круг играл роль своеобразной стены, отгородившей место убийства от остального мира. Загадки запертой комнаты только читателям детективов кажутся необъяснимыми. На самом деле все просто: нужно сместить события или во времени, или в пространстве. Или убийство было совершено до того, как комната оказалась запертой, или совершено не в том месте, где обнаружено тело.

Здесь — при всех внешних отличиях — не могло быть ничего другого. Или Ричарда убили раньше, или не там. И нужно ответить на вопрос: когда — раньше? Или — где?

И еще этот американец… Или русский? Понятно: против парня есть улики, пусть и косвенные, разговор со старшим инспектором Стадлером это подтвердил, парня обвиняют, он пытается защититься, и потому — во всяком случае, таково мнение американского детектива — придумывает несуществующую связь между двумя убийствами, не имеющими между собой ничего общего. Целый день вчера ушел у следственной группы на то, чтобы отыскать хоть какие-то связи между стокгольмскими и бостонскими персонажами этой дурной оперы. Ничего. Никто друг друга не знал. Никто не имел друг к другу никаких претензий. Хоглунд никогда не только не пел в одной постановке с Гастальдоном, они никогда друг с другом не встречались, и никогда прежде оба убитых не работали вместе с потенциальными убийцами. Никаких романтических линий, ревности, общих любовниц.

Ничего.

Но этот американец русского происхождения… Бочкарев. Стадлер даже не смог правильно выговорить фамилию. За океаном, вообще-то, должны привыкнуть к странным для любого уха звучаниям иностранных имен, так нет же, всякий раз так произнесут…

Ни в чем этот русский не виноват, скорее всего. Чего же он хотел, в таком случае? Надо посмотреть в Интернете — если Бочкарев достаточно известный ученый, в сети могут оказаться сведения, пусть и не важные для дела, но любопытные. Впрочем, сейчас на это нет времени…

Фридхолм сидел за столом, закрыв глаза, тишина все равно не была полной, тихо гудел компьютер, где-то тикали часы, хотя, вроде бы, тикать в кабинете было нечему, просто, видимо, собственное сознание так отмеряло время — то психологическое время, которое у каждого свое, и частота тиканья тоже своя, и если послушать со стороны…

Самое смешное (хотя что тут вообще смешного?) в этом деле то, что Фридхолм уже знал, где искать решение. Знал, он был в этом совершенно уверен. Кто-то сказал что-то. Или кто-то что-то сделал на его глазах, и он это отметил…

Расслабиться. Очистить место в сознании. И тогда нужная мысль вернется, тихонько и незаметно…

Что, черт возьми, было сказано? И кем?…