Русская княжна Мария - Андрей Воронин Страница 43

Покойник тем временем сел, подтянув под себя ноги в сапогах, и, по-прежнему прижимая руку к простреленной, как казалось пану Кшиштофу, голове, пробормотал по-польски:

- Дьявол, я все-таки попался! До чего же глупо. Где это я? И ни оружия, ничего.

Только тут пану Кшиштофу вспомнилось, что за секунду до того, как потерять сознание, он как будто видел рядом с собой какого-то человека, вместе с ним отражавшего атаки улан. Пан Кшиштоф напряг память и припомнил, что на его неизвестном союзнике как будто был белый колет, выделявшийся в темноте отчетливым пятном.

Уверившись в том, что память его не подводит, пан Кшиштоф приободрился настолько, что даже перестал стучать зубами и начал рассуждать более или менее здраво. Живой или мертвый, но кузен действовал на его стороне, а это означало, что ему ничего не было известно о роли пана Кшиштофа в дуэли с Синцовым. Того, кто был уже единожды обманут, ничего не стоило обмануть во второй раз, а это был как раз тот род человеческой деятельности, в котором пан Кшиштоф чувствовал себя как рыба в воде. По инерции перекрестившись еще раз, пан Кшиштоф выбрался из своего угла и осторожно приблизился к кузену.

- Матка боска! - воскликнул он вполголоса и всплеснул руками. - Кузен, Вацлав, ты ли это?!

Вацлав быстро повернул к нему голову, но, узнав, неожиданно для пана Кшиштофа успокоился. Казалось, появление рядом с ним в подвале его кузена было для него в порядке вещей.

- Кшиштоф, - сказал он с ноткой разочарования в голосе. - Тебе тоже не удалось уйти...

- Ну, по крайней мере, сеча получилась славная, - осторожно сказал пан Кшиштоф, желая для начала взять самую нейтральную тему разговора.

- Да уж, - откликнулся Вацлав, и в его голосе пан Кшиштоф явственно расслышал горькую насмешку, - славная... Кстати, кузен, ты не объяснишь мне, каким образом оказался здесь и зачем затеял эту свалку? Если бы не ты... А, да что теперь об этом говорить!

- Но ведь надобно же делать хоть что-то, - рассудительно заметил пан Кшиштоф. - Почему бы нам и не поговорить? Но только рассказывай ты первый. Уж коли я появился неожиданно для тебя, то вообрази, каково мне было увидеть тебя живым после той злосчастной дуэли! Ведь я сам объявил всем, что ты убит!

- Да? - вяло удивился Вацлав. - А зачем?

- Но как же, - сделав вид, что растерян, горячо воскликнул пан Кшиштоф, - как же иначе! Ведь ты и был убит... вернее, казался убитым. А потом вдруг налетели французские карабинеры, и нам пришлось с боем отступить. Двоих я убил своей рукой, - прибавил он, зная, что ничем не рискует, произнося эту ложь.

- Да, - с тем же странным отсутствием интереса к рассказу кузена повторил Вацлав. - Да, я так и думал... Но зачем ты вернулся? Я говорил с княжной, и она сказала мне, что ты сослался на мою просьбу позаботиться о ней. Но, сколько я ни ломал голову, я так и не смог вспомнить, чтобы мы с тобой говорили после дуэли. Да и сам ты только что сказал, что счел меня убитым наповал.

- Гм, - смущенно откашлялся пан Кшиштоф. В вопросе Вацлава не было обвинения, но пан Кшиштоф, будучи на самом деле виноватым, решил, что ему непременно надо оправдаться. - Понимаешь ли, кузен, - продолжал он, - я не могу всего сказать тебе. Тут замешаны государственные интересы, и притом весьма высокие...

- Победоносец, - тоном полной убежденности в правоте своей догадки перебил его Вацлав.

Пан Кшиштоф внутренне оледенел. Такого поворота он никак не мог ожидать, и теперь просто не знал, что сказать.

- Не понял, как ты сказал? - от души надеясь, что чего-то не расслышал, осторожно проговорил он.

- Чудотворная икона святого Георгия Победоносца из Московского Кремля, - повторил Вацлав. - Та, которую везли к армии, но так и не довезли. Она здесь, и ты пришел за ней. Я верно тебя понял?

Минуту пан Кшиштоф боролся с острым желанием задушить своего чересчур догадливого кузена голыми руками. Затем многолетняя привычка действовать прежде всего хитростью, и только потом силой, взяла в нем верх. Несмотря на свой ум, Вацлав казался ему простодушным, как всегда кажутся подлецам недалекими и простодушными честные люди. Его еще можно было обмануть и использовать в своих собственных целях. Будучи уверенным, что творит благое дело, он действовал бы самоотверженно и бескорыстно, а это было именно то, чего так не хватало пану Кшиштофу. О помощнике, который рисковал бы собственной жизнью ради наполнения его кошелька и ничего при этом не желал для себя лично, можно было только мечтать.

- Верно, - сказал он. - Я вернулся сюда за иконой. Я был в том отряде, который конвоировал икону, и один из всех уцелел после стычки с уланами. Мне удалось уйти от погони, и я следил за иконой до самой встречи с вами. Ежели бы то, что ты называешь своим полком, в действительности напоминало полк, я бы уговорил командира остаться и, дав бой уланам, отбить икону, за которую считаю себя по сию пору ответственным, Но в таком деде сорок человек хуже, чем один. Я выследил, где прячут икону, и был уже на расстоянии протянутой руки от нее, но в повозке оказался этот скотина-денщик, из-за которого пропало все дело.

- Ты поторопился, - устало сказал Вацлав. - Нужно было лучше следить за повозками. Тогда бы ты знал, что денщик ночует в капитанской кибитке. Я знал это, и если бы не твой скандал с денщиком, икона уже была бы у меня.

- М-да, - неопределенно сказал пан Кшиштоф, весьма довольный успехом своего обмана. - Интересно, что теперь с нами сделают?

Вацлав пожал плечами.

- Учитывая все обстоятельства, - сказал он, - я думаю, что расстрел будет самым легким для нас выходом. Могут ведь и повесить.

Голос его звучал вполне равнодушно. В последнее время Вацлав Огинский умирал так часто и неудачно, что это занятие успело утратить для него остроту новизны, превратившись в тяжкий рутинный труд.

Пан Кшиштоф воспринял его слова спокойно и даже с радостью. Он считал, что капитан Жюно не отважится казнить доверенное лицо маршала Мюрата, имеющее при себе подписанный самим королем Неаполя документ; что же касается кузена, думал пан Кшиштоф, то туда ему и дорога. Французы доделают то, что начал этот мазила Синцов, и притом совершенно бесплатно.

Думая так, он запустил руку в карман, где хранился драгоценный документ, и похолодел: бумажника на месте не было. Осторожно, чтобы не заметил кузен, пан Кшиштоф обшарил себя с головы до ног - с тем же печальным результатом. Бумажник пропал, и не имело смысла гадать, что с ним стало. Его могли вытащить не упускающие случая помародерствовать солдаты, но с таким же успехом это мог сделать и сам капитан Жюно, решивший во что бы то ни стало выполнить свое обещание расстрелять пана Кшиштофа.

Подписанная Мюратом бумага была ему в этом помехой, и капитан мог захотеть избавиться сначала от бумаги, а уж потом от ее владельца. Но так или иначе, а отсутствие документа означало для пана Кшиштофа крушение последней слабой надежды уцелеть. На мгновение ему даже сделалось жаль, что он не умер раньше, в горячем запале схватки, с саблей в руке. Теперь ему предстояла позорная смерть и, что было еще хуже, нестерпимое ожидание этой позорной и неминуемой смерти.