Шпион из Калькутты. Амалия и генералиссимус - Мастер Чэнь Страница 43

Я могла бы подождать в кабинете у Робинса, куда он пригласил меня — а сам пошел, сотрясая пол, подписывать мои бумаги.

Но пока я стояла у него в дверях, размышляя, садиться ли мне к столу, сзади послышались шаркающие шаги. По коридору осторожно продвигался темноликий, в седых локонах волос, индийский дедушка — похоже, отставной констебль, а ныне мирный охранник полицейского участка.

В чуть вытянутых вперед руках он нес высокий чайник, металлический, поцарапанный, с крышечкой — нес его, укутав горячую ручку чистой, но весьма серой от времени тряпочкой, наверное, бывшим полотенцем.

И запах чая — чая, чая, настоящего, такого, что умеют делать только индийцы — невидимым шлейфом полз за ним по коридору.

За этим шлейфом шла я. Добралась вместе с ветераном почти до выхода — там, у регистрационной стойки, его дожидался на деревянной скамье еще один такой же индийский дедушка, с пузатыми металлическими стаканчиками и всем прочим.

Я выставила в дверной проем свой внушительный нос и громко понюхала воздух. Оба индийца переглянулись и захохотали. После чего тот дедушка, что заведовал стаканчиками, вручил мне один из них, наполненный этим вот, самым настоящим, чаем. И еще я получила два больших куска желтоватого пальмового сахара, гнутую ложку и щедрую дозу горячего — обязательно горячего, и, конечно, в пузырьках по краю! — молока. После чего я сделала первый осторожный глоток, в очередной раз ощутив, каким должен быть правильный вкус чая: между свежей травой и сушеными фруктами.

Так мы втроем и сидели у входа, на теплом сквознячке, ощущая тихую любовь друг к другу.

Жизнь, конечно же, не так ужасна, как мне казалось еще пару дней назад, когда я ждала дождя и еще неизвестно чего. Даже очень богатый человек… — подумала я и не закончила мысль. А что вообще такое богатый человек? Когда общаешься, даже молча, с индийцами, почти любыми, то привычные категории, типа богатства или бедности, как-то не выглядят столь уж бесспорными. Рядом с индийцем не стыдно быть бедным, и не хочется гордиться богатством. Как они это делают?

Дело происходило не в полицейском депо на Блаффе, а в участке, где я как-то уже сидела с Робинсом в его тамошнем втором кабинете — на Султан-стрит. И происходило это меньше чем через полчаса после того, как почитатели вкатили кресло с довольным Тони в «Колизеум» — он, сопровождаемый Магдой и мной, ехал так всю короткую дорогу от паданга, наслаждаясь жизнью.

Завидев меня, бой гостиницы принес записку от Робинса о том, что «роуял энфилд» далеко не уехал — он в участке на Султане, откуда мне с уважением доставят его через час.

Я не стала ждать, немедленно отправившись туда на рикше, и выяснила, что мотоцикл, без единой царапины (или дактилоскопического отпечатка), был обнаружен стоящим на подставочке у облупленной стены участка, буквально в тот момент, когда по другую сторону этой стены дежурный записывал приметы моего угнанного двухколесного друга. Понятно, что угонщик к этому моменту уже растворился в толпе за углом, там, где начиналась рыночная площадь.

Надо было признать, что со стороны Нгуена Ай Куока (Патриота) то был не только ехидный, но и весьма изящный жест, означавший нечто вроде «спасибо».

И вот теперь я, в ожидании, когда полиция закончит составлять бумаги об угоне и обнаружении, сидела с чайным стаканчиком на коленях и слушала знакомый голос. Он доносился, довольно чисто, из репродуктора полицейского беспроводного приемника, который здешние обитатели явно купили подержанным и в складчину.

— Члены феминистской общины в Англии протестуют против возвращения длинных юбок, считая, что это — потеря женского достоинства, — ядовито сообщила мне невидимая Дебби.

Да, да, это Дебби, жена Джереми, читала теперь новости на моей беспроводной станции, вместо Данкера с его ужасным акцентом. Я не ждала от нее ничего особенного — мне, собственно, нужна была просто относительно грамотная природная англичанка, умеющая читать вслух. Но теперь я поняла, что получилось все просто здорово. Дебби не торопилась (а куда ей торопиться?), выговаривая каждое слово с холодной ненавистью — и чем хуже была новость, тем более четко она ее излагала. Казалось, ужасы медленно сходящего с ума мира только доставляли ей мрачное удовольствие. Короче говоря, она читала на удивление хорошо.

— Португалия: мятеж на Мадейре продолжается, — сообщила Дебби мне и двум индийцам, слушавшим ее снисходительно. — Для защиты интересов и безопасности своих граждан иностранные государства выслали в этот район военные корабли. Накануне представляющий Великобританию крейсер «Лондон» высадил в крупнейшем порту Мадейры, Фуншале, десант морской пехоты. Предполагалось, что с высадкой экспедиции ситуация окажется под контролем. Второго мая снова был предпринят десант на Мадейре, но не очень успешно. Крейсер «Васко да Гама» бомбардировал городок Пико Круз, артиллерия повстанцев не отвечала.

Из репродуктора раздался еле слышный терпеливый вздох.

— Мятеж на Азорских островах и острове Мадейра был предпринят против диктатуры генерала Кармоны в Португалии, — пояснила Дебби. — Газеты сообщают, что ранее мятежники на двух небольших островах Азорского архипелага сдались. Частные сообщения из Фуншаля опровергают известия о нехватке продуктов и полны шутливого юмора по тому поводу, что город остался без женщин, бежавших в горы.

Это она, дрянь, издевается надо мной, пришла мне в голову недостойная мысль. Если бы мои предки не отправились четыреста лет назад из Португалии покорять эту добрую влажную землю, укрытую кудрявыми коврами джунглей, то я, воз можно, родилась бы там, в Лиссабоне, мужчиной, сидела бы сегодня в орудийной башне португальского крейсера и уничтожала снарядами порту гальский город на Мадейре.

История найма Дебби имела прямое касательство к тому, почему господин Робинс теперь общался со мной с еле заметным оттенком застенчивости, став — как это бывает в таких ситуациях с мужчинами — заметно менее оживленным, блестящим и привлекательным. Было это пару суток назад.