Смерть бродит по лесу - Сирил Хейр Страница 43

— Следовало бы рассказать об этом раньше, — укоризненно сказал Петтигрю.

— Но, сэр, — возразил Годфри с некоторым вызовом, проглядывавшим сквозь его очевидное расстройство, — вы же сами предложили изложить покороче, когда я обратился к вам в первый раз! Вы так убедительно говорили, что мне не о чем волноваться, и...

— Знаю. Знаю, — застонал Петтигрю. — Я был чересчур самоуверен. Я рассуждал о происходящем исходя из неполной информации. Это так просто получается в чужих делах. Кто-то как-то сказал: храбрость в чужой беде, доброта к своей собственной.

— Мне кажется, — серьезно возразил Годфри, — вы не совсем точно цитируете [10].

— Конечно, не точно. Но так гораздо ближе к фактам человеческой природы, чем у автора. Но дело не шуточное. Знай я про сережку вашей матери, когда вы со мной заговорили, не отнесся бы ко всей истории так легкомысленно. Во сколько полиция заявилась сегодня к вам домой?

— Довольно рано. Мы даже не закончили завтракать.

— Здравый психологический подход с их стороны. Все мы не в лучшей форме в это время суток. Наверное, надо поблагодарить их, что не явились до рассвета, как бывает в некоторых странах. Они действительно уверены, что ваша мать потеряла сережку в четверг вечером?

— Да. Они вытянули это из Греты прежде, чем взялись за нас с мамой. Когда мама пришла, Грета первой заметила, что одной серьги не хватает.

— А она пришла уже после того, как в доме объявился Пурпур?

— Насколько я понял, так. Это со слов Греты. Я был наверху, у себя в комнате, поэтому не мог им помочь.

— Но до какой-то степени все же помогли — вспомнили, как сразу после ухода миссис Порфир ваша мать сказала, что пойдет встретить мистера Пурпура?

— Да... На самом деле я не собирался им ничего говорить, как-то само выскользнуло.

Петтигрю сочувственно вздохнул.

— Вам незачем извиняться, — сказал он. — Это было вполне естественно. Работа полиции как раз в том и состоит, чтобы подлавливать людей. Тут они поднаторели. И вообще, ваши показания фактор незначительный. Важна история Тодмена. Будьте уверены, именно она снова привела их в «Альпы».

Годфри мрачно кивнул.

— Да уж, Тодмен там был, — сказал он. — Поднявшись наверх, я из окна видел, как он сидит в своем катафалке у самых ворот,

— Тодмен — пренеприятный субъект, — задумчиво протянул Петтигрю. — Конечно, он может лгать, чтобы спасти собственную шкуру, но если так, то это чертовски неудобная ложь. Слишком хорошо укладывается в известные факты. А что ваша матушка?

— Послала полицейских куда подальше и сказала, что обратится к своему адвокату.

— Понимаю.

— Конечно, она и в первый их приход это говорила. Только... только на сей раз это будто произвело меньшее впечатление.

— Кажется, я понимаю. Они заверили ее, мол, она абсолютно вправе вести себя так, может не помогать полиции, если того не хочет, и они не будут ее больше расспрашивать. И все это время задавали вопросы, на которые просто необходимо было дать ответ. Так все было?

— Более или менее.

— Думается, техника мне знакома. И какой она дала результат?

— В целом получилась довольно гадкая сцена, — нехотя признал Годфри, — Я никогда не видел, чтобы мама по-настоящему выходила из себя, и мне это не понравилось. Как правило, она довольно спокойный человек. Она рассказала им с полдюжины разных историй, и ни одной не могла придерживаться до конца. Ее подлавливали, и она говорила другое. Это было отвратительно. Сначала она сказала, что вообще не выходила. Конечно, это не помогло. Потом сказала, что вышла встретить мистера Пурпура. Суперинтендант за это уцепился и заставил ее сначала сказать, что она его встретила, потом — что не встретила, а под конец она уже не могла вспомнить, встретила или нет. Они совершенно запутали ее с разными тропинками вокруг холма, и все это время возвращались к той треклятой сережке. Я думал, они никогда не перестанут. Но потом вдруг все бросили и ушли с отвратительно самодовольными минами. Думаю, они не обошлись бы с ней так скверно, если бы мама не выставила их дураками, когда они приходили в первый раз.

— Вполне вероятно. И где ваша матушка сейчас?

— В постели. Во всяком случае, сказала, что пойдет приляжет. После их ухода она и поговорить с собой не позволила. Практически выставила меня из дома.

— Поэтому вы пришли ко мне. Очень мудро с вашей стороны. Вы ведь останетесь на ленч, верно?

— Огромное вам спасибо. На самом деле миссис Петтигрю меня уже пригласила.

— Отлично! И оставайтесь сколько пожелаете. После полудня нам с женой нужно в Маркгемптон, но сад в полном вашем распоряжении: делайте что пожелаете и заварите себе чаю.

— Благодарю вас, сэр. И еще, если это не слишком большое нахальство. Можно мне остаться и к ужину тоже?

— Осмелюсь сказать, как-нибудь справимся. Но вы уверены, что вам не следовало бы к тому времени вернуться? В конце концов, ваша мать пережила неприятное потрясение. Она будет совершенно одна и...

— В том-то и дело, сэр. Она не будет одна, и дома ее тоже не будет. Перед уходом я слышал, как она договаривалась по телефону с мистером Пурпуром поужинать сегодня вечером «У тиса».

— О! — только и сказал Петтигрю, но, помолчав некоторое время, добавил: — На данной стадии это мало что меняет, тем не менее неприятно. Не поймите меня превратно, я не про то, что вы останетесь у нас. Конечно, вопрос, выдержит ли это кладовка, остается открытым. Возможно, нам придется пойти куда-нибудь перекусить. Но большая ошибка — планировать наперед дольше одной трапезы. Думаю, ленч почти готов. Что скажете насчет бокальчика хереса?

Если ленч не оказался самым унылым на свете, то лишь благодаря Элеанор Петтигрю. Ее муж по большей части молчал, погруженный в собственные мысли, которыми не мог или не желал поделиться. К счастью, Элеанор, поискав наугад тему, случайно упомянула, что сегодня собирается на репетицию оркестрового общества Маркгемптона, и обнаружила, что Годфри достаточно интересуется музыкой, чтобы поддерживать беседу. Живого, пусть и не слишком глубокомысленного спора о достоинствах Бенджамина Бриттена хватило, чтобы протянуть до того часа, когда хозяевам пришло время уезжать.