Исчезновение - Джозефина Тэй Страница 43

— Бенни? О да. С легкостью.

— И он орал?

Грант услышал, как Вильямс рассмеялся.

— Нет. На этот раз он придумал кое-что другое. Он притворился, будто упал в обморок.

— А что это ему дало?

— Это дало ему три бренди и завоевало симпатии большинства присутствующих. Наверное, не нужно говорить, что мы были в пабе. После второго бренди он начал приходить в себя и так стонать, что его преследуют, — что ему дали третью рюмку. Я был очень непопулярен.

Грант счел последнюю фразу прекрасным примером преуменьшения.

— К счастью, это был вест-эндский паб, — сказал Вильямс. В переводе это должно было означать, что не было серьезных попыток помешать ему выполнить свои обязанности.

— Он согласился поехать с вами на допрос?

— Он заявил, что поедет, если я сначала разрешу ему позвонить по телефону. Я сказал, он знает, что свободен звонить кому угодно в любое время дня и ночи — это обеспечивает почтовое министерство, — но раз это невинный звонок, то надеюсь, он не станет возражать, если я буду изображать муху на стенке телефонной будки.

— И он согласился?

Он практически затащил меня в будку. И кому, вы думаете, звонил этот маленький ублюдок?

— Своему члену парламента?

— Нет. Наверное, теперь ни один член парламента не захочет иметь с ним дело. Нет, он звонил какому-то типу, своему знакомому, который пишет для «Уотчмена», и рассказал ему сказку: не успел он, Бенни, «завязать», как то один, то другой полисмен оказываются у него на хвосте и требуют, чтобы он ехал в Скотланд-Ярд на допрос. И как же человеку исправиться, если когда он невинно выпивает с друзьями, которым о нем ничего не известно, является переодетый в штатское шпик и желает говорить с ним и так далее, и так далее.

— Была от него какая-нибудь польза Ярду?

— Нет, а от его девушки была. Она проболталась?

— Нет, на ней были сережки Поппи. Поппи Пламтр.

— Не может быть!

— Если бы не мы изъяли на время Бенни из обращения, думаю, это сделала бы его девица так или иначе. Она просто обалдела. Он у нее очень давно не появлялся, и, похоже, она подумывала бросить его, — так вот, Бенни «купил» ей пару бриллиантовых сережек. Не станет Бенни тратить свой ум на всяких птичек.

— А остальное имущество Поппи вы нашли?

— Нашли. Бенни раскололся. У него не было времени смыться со всем барахлом за границу.

— Хорошая работа. А что с «Уотчменом»?

— Ну, мне хотелось, чтобы этот дурачок из «Уотчмена» поварился в собственном соку, но шеф не разрешил. Сказал, что не дело наживать неприятности, когда их можно избежать, даже если мы будем иметь удовольствие наблюдать, как «Уотчмен» сядет в лужу. Так что мне пришлось позвонить ему и рассказать все.

— По крайней мере вы хоть развлеклись.

Ну конечно, конечно. Не буду отрицать, я получил удовольствие. Я сказал: «Мистер Риттер, говорит сержант уголовной полиции Вильямс. Я присутствовал при том, как Бенни Сколл звонил вам пару часов назад». — «Присутствовали? — завопил он. — Но он же подал жалобу на вас!» — «О да, — ответил я. — У нас свободная страна, понимаете ли». — «Не нахожу, что она свободная кое для кого, — заявил он. — Вы поволокли его на допрос в Скотланд-Ярд!» — «Я пригласил его составить мне компанию, он мог не соглашаться, если бы не хотел». Тут он выдал старую песню, что мы травим преступников, что Бенни Сколл заплатил уже свой долг обществу и что мы не имеем права травить его теперь, когда он снова стал свободным человеком и так далее. «Вы опозорили его перед друзьями! — кричал мистер Риттер. — И толкнули назад, в безнадежность. Что выиграл Скотланд-Ярд, заклеймив сегодня днем несчастного маленького Бенни Сколла?» — «Две тысячи фунтов», — ответил я. «Что? — завизжал он. — О чем вы говорите?» — «Столько стоят драгоценности, которые он украл из квартиры Поппи Пламтр вечером в пятницу». — «Откуда вы знаете, что это был Бенни»? — вопросил он.

Я сказал, что Бенни лично вручил нам все, за исключением сережек с одним большим бриллиантом в каждой, которые украшали уши его теперешней подружки. Потом я проговорил: «Спокойной ночи» — таким же сладким и тихим голосом, каким говорят по радио в «Детском часе», и повесил трубку. Знаете, я думаю, у него уже была написана статья про бедного невинного Бенни. Он был в ужасном горе. Писатели, должно быть, чувствуют себя очень подавленно, если то, что они написали, не может быть напечатано.

— Подождите, пока ограбят квартиру мистера Риттера, — сказал Грант. — Он прибежит к нам и будет требовать крови преступника.

— Да, сэр. Забавно, не правда ли? Такие вот всегда самые кровожадные, когда дело коснется их самих. Есть что-нибудь из Сан-Франциско?

— Еще нет, но может прийти с минуты на минуту. Хотя теперь, похоже, это не так уж важно.

— Угу. Как подумаю, что заполнил целый блокнот, беседуя с кондукторами автобусов в Уикхеме! Годится только для мусорной корзинки.

— Никогда не выбрасывайте свои записи, Вильямс.

— Хранить их несколько лет, на всякий случай?

— Храните их для автобиографии, если хотите, только храните. Мне бы хотелось, чтобы вы вернулись сюда, но в данный момент по работе этого не требуется. Просто торчим тут на холоде.

— Ну, надеюсь, к закату что-нибудь найдется.

— И я надеюсь. Буквально!

Грант повесил трубку и пошел обратно на берег реки. Толпа немного рассосалась. Люди стали расходиться по домам к воскресному вечернему чаю, однако основное ядро тех, кто с радостью умрет от голода, только бы увидеть, как из реки достают труп, было еще здесь. Грант посмотрел на их посиневшие дурацкие физиономии и в тысячный раз с тех пор, как стал полицейским, подивился: что движет ими? Одно несомненно: если завтра возобновятся публичные казни, народу соберется не меньше, чем при игре на кубок.

Роджерс уехал к себе в Уикхем, зато появились представители прессы. И местный репортер, и корреспондент лондонской утренней газеты — оба хотели знать, почему реку снова тралят. Присутствовал и Самый Старый Житель. Его нос и подбородок сходились так близко, что Грант удивлялся, как тому удается бриться. Это был глупый, самодовольный старик, но при подобном сборище он представлял собой нечто весьма значительное — он представлял собой Память Поколений и в этом качестве требовал уважения.

— Тралить дальше, до деревни, — впустую, — заявил он Гранту с таким видом, будто отдавал распоряжения помощнику садовника.

— Правда?

— Угу. Впустую. Она там все засасывает. На дно, в ил.

«Она» явно означало реку.

— Почему?

— Она там течет медленно. Словно устала. Все опускает на дно. Потом, после излучины, на полпути к Уикхему она опять срывается с места, легко и весело. Ага. Такой уж у нее нрав. Тащит все на дно, в ил, потом чуть-чуть успокаивается, оглядывается — заметили ли люди, что она сделала, потом — оп! — и она уже в Уикхеме. — Старик подмигнул Гранту ясным голубым глазом. — Хитрюга, — провозгласил он. — Вот она кто. Хитрюга!