Проксиома созвездия Лжи - Аркадий Гендер Страница 42

Было без десяти семь. Федор поднялся к себе в каморку, кинул мешок под стол и уже запер было снова дверь, но на втором обороте ключа его рука сама собой остановилась. Он подумал, что прятать деньги в месте, про которое всем известно, что это кабинет технадзора, было самой настоящей профанацией. И не из-за того, что за те полчаса-час, на которые мешок остается здесь, его могли украсть, — во всем корпусе сейчас не было ни души. Но если бы деньги вдруг принялись целенаправленно искать, в первую очередь, наверное, проверили бы здесь. На вопрос о том, при каких обстоятельствах кто-то в его отсутствие стал бы искать здесь мешок, Федору отвечать почему-то не хотелось. Просто оставить деньги здесь было бы неправильно, непрофессионально.

Федор снова открыл дверь, схватил мешок, бегом припустил к лестнице, поднялся еще на один этаж и через узкий лаз выбрался на крышу. Вернее, крыша здесь была раньше, а теперь это был первый из трех надстроенных этажей. Здесь, в анфиладе из одинаковых бетонных квадратов-отсеков, как в аэродинамической трубе, гулял ветер, на перекрытии местами снега было нанесено по щиколотку. Федор по временной приставной лестнице вскарабкался еще на два этажа вверх. Отсюда, с самой верхотуры, во все стороны открывался совершенно потрясающий вид, но Федору некогда было им любоваться. Он давно приметил здесь забытую строителями растворную «банку» — большой железный ящик типа корыта, в котором к месту работ подавали краном раствор. «Банка» была перевернута вверх дном; Федор с трудом приподнял ее и засунул под нее мешок. Потом огляделся по сторонам, словно кто-то мог его здесь видеть, отряхнул руки и с чувством выполненного долга полез вниз. Вот теперь к встрече с директором он был полностью готов.

Федор спустился на улицу и спорым шагом направился к дирекции. Когда он уже взялся за толстую витую латунную дверную ручку на дверях подъезда, наконец-то коротко прогудел его мобильный. По тону сигнала Федор безошибочно определил, что пришла эсэмэска. Федору неоткуда было ждать мобильных вестей, кроме как от системы, отрапортовавшей, что это его сообщение Ирине, отправленное днем, наконец-то дошло до адресата. А это значило, что жена соблаговолила-таки включить свой мобильный. Федор просмотрел сообщение, убедился в том, что он прав, и хотел сразу же набрать Ирину, но подумал, что негоже метать бисер, пусть даже и перед собственной женой. Ведь, конечно же, это Ирина должна звонить ему, чтобы объяснить свое молчание, рассказать, где она. В конце концов, вообще объясниться! Хотя не время сейчас меряться, кто кому чего должен, надо самому позвонить, убедиться, что с ней все в порядке. У него еще будет время высказать жене все, что он думает по этому поводу.

Но не успел Федор нажать на клавишу посыла вызова, как дисплей его мобильного вспыхнул, и на нем определился номер абонента. Звонила Ирина. Федор самодовольно усмехнулся и, помедлив пару гудков, поднес трубку к уху.

— Да, — отрывисто и сухо, как просрочившему выплату должнику, ответил Федор. — Алло.

Секунду в трубке молчали, но этого короткого времени Федру хватило, чтобы вдруг и со всей очевидностью осознать, что что-то не так. Вернее, совсем не так. Ирина всегда начинала разговор задолго до того, как абонент поднесет трубку к уху. Кому Ирина звонила, по какому поводу, в каких она сама при этом находилась чувствах, значения не имело, — такая у нее была привычка, и исключений Федор не помнил. Объяснение, конечно, могло быть… Например, если на том конце провода не Ирина. Простые объяснения на поверку редко оказываются верными, но на этот раз Федор угадал.

— Баба твоя у меня, — неожиданно громко, так, что Федор вздрогнул, раздался из динамика низкий мужской голос со странным гортанным акцентом. — Я хочу за нее пол-лимона баксов. Я знаю, они у тебя есть. Поменяемся?

Федор так и остался стоять, вцепившись в дверную ручку, словно его пальцы приклеились к ней. Или, лучше сказать, — примерзли, потому что за те доли мгновения, за которые суть сказанного доходила до сознания Федора, внутри его образовался совершенно чудовищный, антарктический, космический холод. Вот она, расплата за трусливенькое бегство, за то, что оставил — нет, бросил! — жену наедине со страшными и непредсказуемыми обстоятельствами! Да еще весь день сегодня убаюкивал себя рассуждениями о том, что с Ириной все в порядке, только потому, что иначе просто быть не может!

— Так как? — повторили в трубке вопрос, и в интонации Федор явственно уловил нотки нетерпения. — Ты согласен?

«Да не молчи ты! — подхлестнул сам себя Федор, с трудом преодолевая это оледенение внутри себя. — Говори же что-нибудь, с тобой ведь не о погоде треплются!»

— Да, да, конечно, — онемевшими, как после наркоза, губами, наконец, ответил Федор.

Он плохо понимал, что говорит. Хотя — а что нужно говорить в таких обстоятельствах? Как будто похитители звонят тебе каждый день! Но, в любом случае, надо взять себя в руки. И — надо говорить. Во всех американских боевиках с похитителями говорят. Вот только — о чем? Да о чем угодно, господи! Нельзя же ведь просто так взять и отдать деньги! «Ни фига себе, просто так! — хмыкнул кто-то в голове Федора. — За жизнь жены — это тебе «просто так»?! Может, еще и поторгуешься?» Ха-ха, хорошая шутка! Поторговаться — дескать, а чо так дорого-то, брателло, в натуре? Как купец на базаре… Стоп! Что там было про купца? Купец торгуется на базаре, чтобы сбить цену на товар. Купец — товар. У нас — купец, у вас — товар. Товар — лицом… Вот оно! Товар нужно показать лицом. И — есть ли он вообще, товар-то? Вот о чем нужно говорить! Только как же это сформулировать-то?

— Да, конечно, — повторил Федор, с трудом собирая мысли в кучу. — Разумеется, я согласен, только… Мог бы я услышать свою жену? Ну, вы же понимаете?

В ожидании ответа Федор затаил дыхание, но, видимо, переваривая сказанное им, в трубке молчали.

— Мы понимаем, — наконец раздался в ответ язвительный смешок. — Сомневаешься, значит, убедиться хочешь… Ну что ж, это можно. Подожди секунду, сейчас ты ее услышишь.

В трубке послышалось шуршание, какая-то возня, словно телефон передавали из рук в руки.

— Ирина, Ирина! — позвал Федор, прижимая трубку к уху, но там были все те же непонятные звуки.

Вдруг все смолкло, раздался негромкий сухой треск, напоминавший звук электрозажигалки для газовых плит, и сразу вслед за этим Федору в уши ворвался оглушительный, душераздирающий, нечеловеческий женский визг. В этом визге были страх и боль — ужасная, огромная, всепоглощающая боль. Когда люди так кричат, их голоса становятся неразличимы, но свою жену Федор узнал бы из тысячи.

Он сжался весь, как от удара током, инстинктивно зажмурил глаза, его лицо перекосила гримаса, словно это ему, а не Ирине было так больно. В тщетной попытке заглушить этот ужасный визг, не пустить его в голову, защитить от него цепенеющее сознание инстинктивно напряглись барабанные перепонки. Но визг прорвался, страшной, пронзающей мозг иглой заметался под сводами черепной коробки, раздирая Федора изнутри, скручивая его штопором, выворачивая наизнанку. Сознание отказывалось принимать вдруг оказавшуюся такой безжалостной действительность, и в опустошенном, ледяном, пустынном отчаянии, что ничем не может помочь Ирине, вообще ничего, абсолютно ничего не может сейчас сделать, Федор почувствовал, что еще чуть-чуть, и он сойдет с ума.