Джек - Брильянт - Уильям Кеннеди Страница 42

Из газеты Мэдж узнала, что через несколько минут после того, как раздались выстрелы, из отеля выбежали два бандита, они сели в поджидавшую их машину с открытой дверцей, включенным мотором и номерами Нью-Джерси; сели и умчались в неизвестном направлении. Эти люди, ужасные люди, выпустили в Джека пять пуль: две в грудь, одну в живот, одну в бедро и одну в лоб, и врач сказал, что с такими ранами шансов нет никаких. В газете, правда, ничего не говорилось о миниатюрной красотке, единственной свидетельнице, но Кики понимала, что со временем заинтересуются и ею.

Сидя в платяном шкафу, она уловила запах нафталина и подумала о женитьбе, ведь только женатые нуждаются в нафталине. Только выйдя замуж, Кики бы хранила старые вещи и беспокоилась, как бы их не поела моль. Старые вещи? Она засовывала их куда-нибудь подальше и покупала новые — пусть себе моль резвится. Кики никогда не представляла себя в роли жены, хотя они с Джеком говорили об этом постоянно. Вернее, говорила она, а Джек старался сменить тему.

«Когда-нибудь я женюсь на тебе, малыш», — сказал он ей однажды, однако она ему не поверила, да и замуж ей не больно-то и хотелось. Кики стирает? Кики выбивает ковры? Кики стряпает? Смех, да и только.

Когда в дверь постучали во второй раз, буквально через несколько секунд после того, как Мэдж велела ей спрятаться в спальне (а она-то уже сидела в платяном шкафу под ондатровой шубкой и вдыхала запах нафталина), она услышала, как Мэдж говорит кому-то: «Какого черта вас сюда принесло?! Вы не имеете права!» Но они не ушли. Кики слышала, как они ходят по комнатам, как подошли вплотную к дверцам шкафа, и старалась не дышать, чтобы даже моль не подозревала о ее присутствии.

Кто эти люди — вот что хотелось знать Кики в первую очередь. Они ищут меня? И в этот момент ей в лицо ударил свет фонаря, ондатровая шубка съехала под ноги, чья-то рука схватила ее, и на нее уставились два мордоворота. «Уходите, — сказала она. — Я вас не знаю». И она закрыла лицо платьем Мэдж. Она слышала, как Мэдж говорит: «Да я понятия не имела, что она замешана… Разумеется, я бы никогда не привела ее к себе домой, если б знала, что она замешана в этой ужасной истории. Мне такая реклама ни к чему».

Однако Мэдж тоже попала в газеты. Ее сфотографировали сидящей в кресле, нога на ногу.

Джек не умер. Он стал еще более знаменит, чем раньше. И «Ньюс», и «Миррор» только о нем и писали. Кроме того, «Ньюс» поместила мемуары Кики под названием: «Из кордебалета Зигфелда — на колени к Джеку-Брильянту». Она и Джек стали Пирамом и Фисбой, и целый месяц только о них и говорили. Буквально за одну ночь Кики обрела громкую славу кинозвезды, и во всех газетах на первой полосе красовалось ее обворожительное личико (с капризно надутой губкой — в полицейском участке).

Джека отвезли в больницу, и когда он пришел в себя, то попросил, чтобы его перевели в палату, где умер Ротстайн. Некоторым совпадениям (и в Ротстайна, и в Джека стреляли в отеле; и тот, и другой держал в тайне имена заговорщиков; и тот, и другой поплатился из-за денег), а также тому обстоятельству, что Джек в свое время работал на Ротстайна, пресса уделила немало внимания. По тому, как часто звонили в больницу справиться о здоровье раненого, по регулярным медицинским сводкам в газетах можно было подумать, что жертвой нападения бандитов стал сам губернатор штата. Однако администрация больницы была вовсе не в восторге от того, что больница находится в центре внимания; кроме того, оставался открытым вопрос о том, кто заплатит за лечение, — но вот как-то утром курьер доставил три с половиной тысячи — в основном пятидесяти- и двадцатидолларовыми смятыми купюрами — и записку: «Обеспечьте Джеку-Брильянту самый лучший уход». Позаботился о Джеке Оуни Бешеный.

Разумеется, Джек так и не сказал, кто в него стрелял. «Как я могу опознать людей, которых не знаю? — заявил он Дивейну. — Я к ним не присматривался». В любом случае предполагаемые убийцы были фигурами нейтральными, не личными врагами Джека и не людьми из окружения Бьондо или Лучиано (а также не подручными Голландца Шульца, которому в те годы приписывали большинство преступлений). Иначе бы Джек их не впустил.

В их задачу входило забрать у Джека деньги Чарли Счастливчика, однако Джек отдавать деньги отказался, заявив, что Лучано о своей роли в этой сделке солгал. В этой ситуации Джек не только совершил тактическую ошибку, но и, как всегда, полез на рожон. А инструкция у его «гостей» была проще некуда: либо забрать все деньги, либо убить.

Когда они достали пистолеты, Джек сидел на кровати. Он бросился на них, схватив с кровати подушку, и так яростно, так злобно стал ею размахивать, что, хотя оба убийцы разрядили в него свои пистолеты, подушка отвлекла их внимание и сбила прицел, поэтому из двенадцати пуль в цель попало только пять.

Но ведь и пять — тоже немало. И убийцы удалились, посчитав дело сделанным.

Граф позвонил мне сказать, что Джек, прежде чем потерять сознание, вспомнил про меня. «Пусть Маркус, — сказал он графу, — позаботится об Алисе, пусть проследит, чтоб эти говноеды-фермеры ее не облапошили». А потом из больницы мне позвонила сама Алиса и сказала, что Джек хочет меня видеть; я приехал, и оказалось, что он хочет составить завещание: десять тысяч (по секрету от всех) — Кики, сумма чисто символическая, все остальное — Алисе. Казалось бы, распределение говорит само за себя: Алиса — вот кто настоящая любовь. Но даже когда Джек сам разъяснял свои поступки, понять его было не так-то просто. Деньги были всего лишь мерой его вины и чувства долга, этой неразлучной парочки, а никак не ответом на вечно мучивший его вопрос.

Джека я застал в хорошем настроении; его кровать стояла у окна, и до него доносился городской шум: рев болельщиков, идущих из Мэдисон-Сквер-Гарден после бокса; визг тормозов и автомобильные гудки с Бродвея, сирены, колокола, вопли и крики города, который своей «джекофонией» стремился утешить Джека — других утешений в течение ближайших двух-трех месяцев у него не предвиделось, ибо организм Джека-Брильянта в настоящий момент играл в пятнашки с рубцами, абсцессами и воспалением легких, которые от природы были у него толще оберточной бумаги.

Письма, адресованные Джеку, доставлялись в больницу целыми мешками, в первые недели пришло несколько сот писем, в дальнейшем число это несколько сократилось, однако меньше двадцати пяти в день на протяжении месяца не было ни разу. Авторы очень многих писем делились с Джеком душещипательными историями из своей жизни и обращались к нему со слезными просьбами составить завещание в их пользу. Второе место занимали письма с пожеланиями скорейшего выздоровления, а третье — с проклятиями в его адрес: «подлая собака», «грязный подонок» — таких, впрочем, было совсем немного. Женщины обращались к нему по-матерински, прощали все грехи, а бывало, теряли даже над собой контроль: «Пожалуйста, приезжай ко мне домой, как только встанешь с постели, и я тебя так покатаю, что ты про все болезни забудешь. В первый раз ты сможешь взять меня на обеденном столе, потом — в ванной, в нашем новом зеленом кресле, а в третий раз (я знаю, ты сможешь овладеть мною трижды) — на нашем с мужем супружеском ложе».

«Будь добр, когда тебе станет лучше, пожалуйста, приезжай и утопи наших шестерых котят, — писала другая корреспондентка. — Мой муж обанкротился, и мы не можем кормить лишние шесть ртов — не на детях же экономить. Я ужасная трусиха и убить их сама не решаюсь, а ты, я знаю, такой сильный, ты не откажешь…»