Будильник в шляпной картонке. Колокол смерти - Энтони Гилберт Страница 42

«Я пишу это на непредвиденный случай, – начал я. – У меня есть основания подозревать, что я в огромной опасности, и я не знаю, чем это все чревато». Продолжил я описанием того, как представляю себе ситуацию, изложил собранные мною факты, все, что могло бы указать на Росса, и приложил две страницы, напечатанные на его машинке. Об Айрин Кобб я не упомянул, не желая отвлекать внимание от основного объекта. В любом случае ничего из того, что произойдет сегодня, с нею никак связано быть не может. Подписав документ, я сложил его вчетверо и спрятал в карман пальто. Если у полиции возникнет необходимость осмотреть мою квартиру, там его и найдут.

Покончив с этим, я остался сидеть в гостиной с включенным верхним светом и задернутыми шторами. Я решил, что не лягу сегодня. И вдруг мне показалось, что холод ползет у меня по ногам. Я посмотрел на часы. Почти два часа ночи. Протянув руку, я взялся за почти нетронутый стакан с виски и в два глотка его выпил.

Холод, однако, не отступил, а только усилился. Меня стала бить дрожь. Я заметил, что корчусь от боли. Встал было на ноги, но тут же согнулся вдвое. Обведя взглядом комнату, я вдруг, как внове, увидел стакан, в котором на дне осталось совсем чуть-чуть виски.

– Виски отравлен, – закричал я, как будто кто-то мог меня слышать, а потом упал на ковер и стал кататься по нему от боли. Человек крепкого здоровья, в обычных обстоятельствах я не прибегаю к помощи докторов, и в этот момент решительно не знал, к кому обратиться.

Мало-помалу мне стало до того худо, что показалось, я так и умру сейчас на этом ковре. С трудом я выбрался в холл, дополз до парадной двери и кое-как исхитрился ее открыть. Стояла глухая ночь, улица перед домом была пустынна, но когда я полулежал на пороге, вцепившись в дверную ручку, в тишине отчетливо раздались шаги. Я попытался крикнуть, однако, словно новорожденный котенок, издал писк. Из темноты вышел констебль.

Поначалу он принял меня за обыкновенного пьяницу. Служил он у нас недавно, к излишнему сочувствию склонности не имел. Однако, наклонившись, подал мне руку, и, не особенно церемонясь, помог встать на ноги.

– Послушайте вы, меня отравили, – сказал я.

– Пил бы поменьше всякой дешевой дряни… – начал он.

– Это в питье была дрянь, – пробормотал я, чувствуя, что ноги меня не держат, что я снова сейчас упаду. – Доктора, вызовите врача!

Похоже, это его проняло.

– Где вы живете?

– Здесь, в этом доме. Тут есть телефон.

Внезапно он сделался проворным и предупредительным. Надо думать, решил, что на будущей неделе его повысят. Он довел меня до моей спальни, уложил на кровать, снял с меня башмаки и укрыл покрывалом. Затем взялся за телефон.

– Я позвонил доктору Лоусону. Он не так выпендривается, как другие, когда его зовут по ночам.

Лоусон оказался молодым, энергичным и жестковатым. Из таких получаются отличные специалисты, которые не нуждаются в хороших манерах, потому что знают: у них есть нечто получше манер.

– Итак, – сказал он, когда констебль открыл перед ним дверь. Я вполне мог слышать их разговор. – В чем дело?

– Я наткнулся на него на улице…

– Что, наезд? Боже, пусть бы они все передохли! Что мне за дело до них? Странно еще, что хоть кто-то в этом городе жив, видя, на каких скоростях люди гоняют. Он ведь не из моих пациентов, верно?

– У него нет личного врача.

Я услышал, как Лоусон хмыкнул и как упало на кресло его пальто.

– Ну, теперь есть. Так в чем все-таки дело?

– Говорю же, он вроде как висел на двери…

– Ну и почему ты не вылил ему на голову ведро воды? Это лучшее лекарство и самое дешевое, кстати. Знавал я таких типов. Их вырвет на твой лучший костюм, и они слишком пьяны, чтобы узнать тебя, когда протрезвеют.

Он вошел ко мне в спальню, высокий, темноволосый, мощного сложения человек.

– Ну? – спросил он.

Я пробормотал что-то насчет того, что меня отравили.

– Виски! – кивнул он. – Я так и думал.

– Вот именно, – сказал я.

Полицейский поднял голову, как собака на запах.

– Говорите, вы себя отравили?

– И почему эти несчастные не могут выполнить свое дело, как полагается! – проворчал Лоусон. – Ну и что вы приняли?

Большого труда стоило убедить его, что это не самоубийство. Он взял стакан, протянутый ему констеблем, понюхал то, что плескалось на дне, нахмурился, пробормотал, что придется взять на анализ, а затем снова обратился ко мне.

– Сделаю-ка я вам укол, – молвил он и вколол мне что-то, видно, противоядие, но к тому времени я был уже в таком состоянии, что мне было все равно.