Опасное положение - Лиза Гарднер Страница 42

Теперь моя девочка выросла. В свои пятнадцать она уже стояла вровень со мной, но в груди была еще худенькая, и руки-ноги хрупкие, как у жеребенка. Похоже, через год она меня перерастет. Наверное, в отца пошла. И все же Эшлин навсегда останется для меня маленькой девочкой.

Я почувствовала, что дрожь возвращается. Желудок снова скрутило. Усмирить тело усилием воли не получалось.

– Мам? – услышала я мягкий, сдавленный голос дочери.

Я пригладила ее русые волосы, и впервые за долгое время мне стало стыдно за свою слабость. Не нужно было вообще прикасаться к этим таблеткам. Зачем я так позорно расклеилась, сглупила из-за интрижки мужа? Может, наш брак и развалился, но я по-прежнему была матерью. Неужели я забыла об этом?

– Сотрясение, – пробормотала я.

Дочь не купилась на туманную отговорку и посмотрела на меня в упор. У нее были мои каре-зеленые глаза. Все так говорили. Красавица и умница, взрослая не по годам. Я коснулась ее щеки, и на этот раз она не отклонилась.

– Прости, солнышко, – прошептала я.

На лбу у меня выступили капельки пота. В моем полуобморочном состоянии они ощущались как кровь, а не влага.

– Тебе нужны твои таблетки, – сказала дочь.

– Как ты…

Я оборвала вопрос, не желая услышать ответ.

– Проверяла твою сумку, – самым обычным тоном объявила Эшлин, – и твой мобильник. Папин тоже. Вы ведь перестали разговаривать не только друг с другом, но и со мной.

Я промолчала, просто вглядываясь в свое отражение в решительных глазах дочери.

– Мы любим и всегда будем любить тебя.

– Я знаю.

– Но родители – тоже люди.

– Я не хочу людей, – сказала Эшлин, ложась на живот. – Я хочу прежних маму и папу.

И тут мое время истекло. Без таблеток прошел один из побочных эффектов – тяжелый запор, – и кишечник решил взять свое.

Я бросилась к унитазу.

Понос был таким сильным, болезненным и зловонным, что хоть плачь. Только с рвотой, потом и стулом из меня вышла вся жидкость.

Эшлин оставалась на верхней койке, стараясь не смущать меня. Правда, теперь мне было почти все равно. Я смертельно устала. Схватившись за измученный судорогами живот, я думала, что превратилась из человека в животное. Из уважаемой супруги и матери, знавшей себе цену, в женщину, которая загибается в гадючнике.

Наконец страшный приступ диареи закончился. Остались только дрожь, пот, боль и глубочайшая бездна отчаянья.

Я сползла с унитаза и свернулась на полу.

Казалось, вот-вот наступит конец света.

* * *

Позже Эшлин сказала, что заходил Радар. Он принес кувшин воды, стопку полотенец, парацетамол, а еще антидиарейное и антигистаминное средство. Чтобы скормить мне таблетки, Радару пришлось потрудиться на пару с Эшлин.

Потом он ушел, попросив ее обтирать мне лицо смоченным полотенцем. Дочь не знала, как меня поднять на нары, поэтому примостилась рядом на полу.

В какой-то момент я открыла глаза и увидела, что Эшлин смотрит на меня.

– Ты поправишься, – проговорила она, а потом добавила: – Я тебя не жалею. Ты этого не заслуживаешь.

Правда, потом я услышала ее приглушенные рыдания. Мне захотелось коснуться ее лица и сказать, что она была права, а я – нет, но руки мне не подчинялись. Я опять была на грани обморока, проваливаясь все глубже и отдаляясь от дочери.

– Ненавижу тебя, – говорила Эшлин. – Ненавижу вас обоих. Не оставляйте меня. Не оставляйте!

Я ее не укоряла. На самом деле чувства дочери были мне понятны. Я тоже ненавидела отца, потому что он не надел шлем, и мать – у нее всегда была свежая пачка сигарет, даже когда нам нечем было ужинать. Почему мне достались такие слабые, непредусмотрительные родители? Почему они не видели, как сильно я их любила, как они были мне нужны?

Мои родители ушли, оставив после себя ничем не заполнимую пустоту и неослабевающую боль – на всю жизнь. Несмотря на свою уязвимость, я держалась молодцом, пока не встретила Джастина. Замечательного, чудесного Джастина, с которым забыла про все на свете и почувствовала себя красивой и невероятно любимой и желанной. И с тех пор мы жили долго и счастливо, как король и королева Камелота.

Внезапно я захихикала. Смех перешел в плач, и Эшлин испуганно уставилась на меня.

– Мам, перестань! Ну пожалуйста… – повторяла она.

Меня снова охватил стыд.

Я должна заботиться о дочери, а не наоборот. Я должна ее защищать.

Тут появился Радар. Не глядя на меня и ничего не говоря Эшлин, он вручил ей очередную горсть таблеток.

Эти сделали свое дело. Боль ушла. Темная бездна потихоньку закрывалась. Прекратились одышка, потливость и дрожь.

Тело успокоилось.

Я начала засыпать.

Чуть погодя дочь устроилась сзади, обняла меня за талию и уткнулась головой в мои волосы.

Она тоже задремала.

Ненадолго.

* * *

Дверь распахнулась настежь. Первый бронированный жук заскочил в камеру, горланя и потрясая своим щитом. Сон сменился полной боевой готовностью.

Жук шандарахнул нас матрасом и заорал:

– Подъем! Подъем! Подъем!

Дочь вцепилась в меня, и я сжала ее кисть.

Не отпускать ее. Не отпускать. Не отпускать. Она моя. Вы ее не получите.

Снова поднялся крик, и посыпались новые удары.

В конце концов Мик отбросил свой щит, схватил Эшлин за плечи и попытался силой оторвать ее от меня. Я не разжимала рук. Он тянул и тянул. Неистово, со всей дури.

Пальцы Эшлин выскользнули, мы потеряли контакт, и она оказалась в лапах Мика.

Покачнувшись, я встала и саданула его в пах.

Нога попала в защитный вкладыш – видимо, не очень надежный. Мик отшатнулся, отпустил Эшлин и сосредоточился на мне. Я пнула его в колено и заколотила по почкам. Удары были слабые, кукольные. Сил почти не осталось, и я еле стояла на ногах, но не прекращала сопротивляться. Я пинала его и молотила руками, пока он не подобрал свой матрасовый щит. Эшлин залезла на верхние нары и скорчилась на краю, словно перед прыжком.

Внезапно чьи-то другие руки, здоровенные и невероятно сильные, подняли меня за плечи в воздух. У Эшлин глаза на лоб полезли.

Над самым ухом раздался спокойный голос Зеда:

– Мик, ты придурок. Хватит фигней страдать, займись делом.

Не тронув Эшлин, Мик вышел вон.

Зед опустил меня на пол, не ослабевая хватки. Его следующий приказ был адресован Эшлин:

– Ты. Сядь.

Она села.