Влюбленным вход воспрещен! - Наталья Александрова Страница 42

– Да? Правда? – я скосила глаза в зеркало заднего вида, пришла в ужас и торопливо принялась приводить себя в порядок, бормоча:

– Ничего не правда! Я ужасно выгляжу, а вы… вы мне просто льстите, как все мужчины… и вообще, как вас зовут? А то с Черчиллем мы знакомы, а с вами нет… и вообще я… я никогда не сажусь в машину к незнакомым мужчинам…

– Кирилл… – проговорил он смущенно. – А вас?

– Ма… Маша! – ответила я, последний раз всхлипнув.

– Маша… – повторил он, словно пробуя мое имя на вкус. – Маша, я думаю, вам все-таки надо в больницу!

– Нет! Только не в больницу! – вскрикнула я, представив себе приемный покой, хамских сестер, больных старух… Да еще и документов у меня никаких нету… – Не надо в больницу, я в полном порядке!

– Тогда я отвезу вас домой. Вам обязательно нужно отдохнуть. Где вы живете?

– Нет! – закричала я в панике. – Домой тоже нельзя!

Кирилл посмотрел на меня удивленно, и я поняла, что он ждет объяснений.

Но не могла же я рассказать ему все как есть – про все мои жуткие приключения, про труп журналиста Каренина, про покушения на мою жизнь, про торчащие из-под бетонной плиты ноги в драных джинсах, про то, что я решила не показываться дома, скрыться, сделать вид, что я умерла… нет, об этом не может быть и речи!

Тут я вспомнила, как часто мне не верили, когда я говорила чистую правду – но охотно верили в красивую, правдоподобную ложь.

И я решила на ходу сочинить какую-то душещипательную историю, которая объясняла бы мое нежелание возвращаться домой и вообще мое бедственное положение.

– Я ушла из дому… – проговорила я, опустив глаза.

Он смотрел на меня молча, явно ожидая продолжения.

А я лихорадочно выдумывала это самое продолжение.

Ушла из дому… это звучит как-то несерьезно. Это подростки уходят из дому, поссорившись с родителями, а я все-таки взрослый человек…

И тут у меня сложилась история, достойная какого-нибудь дамского романа или мексиканского сериала. И я заговорила, увлеченно жестикулируя:

– Понимаете, это так ужасно, я просто в шоке! И я не могу вам рассказать, просто язык не поворачивается, мне стыдно…

– Можете, – сказал Кирилл твердо и заглянул мне в глаза, – мне вы можете рассказать все.

Я вспомнила, что тушь размазалась, когда я рыдала, и глаза у меня сейчас как у больного поросенка. Поэтому не стала взмахивать ресницами и опускать глаза долу, все равно должного эффекта не получится. Я прерывисто вздохнула и начала рассказ:

– Я не вовремя пришла с работы и застала своего мужа с другой… с пошлой, вульгарной девкой! Вы не представляете, что они вытворяли в нашей семейной постели! Мне стало противно, так противно… я просто окаменела от отвращения! Стою – и шагу назад сделать не могу! А он меня увидел, вскочил, начал что-то плести, но я не стала его слушать – я хлопнула дверью и ушла! Ушла, в чем была, ничего не взяла из дома!

Тут снова слезы полились из глаз, как по заказу. Может, у меня артистический талант?

Кирилл гладил меня по руке и терпеливо ждал, пока я отревусь в очередной раз. Я решила не затягивать это процесс, как бы ему не надоело. И потом, вдруг еще понадобится порыдать, а у меня в организме жидкость кончится. Говорят, обезвоживание – очень вредная вещь!

Тут я краем глаза перехватила взгляд Кирилла. Он смотрел на мою правую руку, на которой, разумеется, не было обручального кольца. Тут же на ходу я придумала живописную деталь:

– Только, прежде чем уйти, я сорвала с пальца обручальное кольцо… кольцо с маленьким бриллиантом, его подарок… сорвала и бросила ему в лицо!

Это получилось красиво, мне самой понравилось.

И я продолжила, по ходу рассказа все больше вдохновляясь:

– Я шла по улице, в слезах, оплакивала свою незадавшуюся жизнь… ведь я отдала ему свою молодость, хранила ему верность, пылинки с него сдувала – а он ответил мне такой черной неблагодарностью! Он растоптал мою душу ботинками на толстой подошве, такими, знаете, которые называют…

Тут я подумала, что явно перебарщиваю, и надо немного сбавить пафос.

– Так вот, я шла по улице вся в растрепанных нервах, и тут какая-то наглая уличная воровка вырвала у меня сумку. А в сумке – все: деньги, документы, мобильный телефон, кредитка… так что представляете, в каком я была состоянии после всего этого… поэтому и сунулась под вашу машину…

И можете представить – Кирилл мне поверил! Вот ведь, сколько раз убеждаюсь, что в правдоподобную ложь верят охотнее, чем в правду!

– Может, надо в милицию… – проговорил он неуверенно.

– Что – по поводу мужа? – я уставилась на него удивленно.

– Да нет, при чем тут муж… по поводу сумочки… может быть, воровку поймают, сумочку вернут…

– Ай, бросьте!.. – я криво усмехнулась. – Я и лица-то ее как следует не разглядела, в таком была состоянии! И наверняка сумку она сразу выбросила, а все остальное надежно спрятала, так что мне ничего не светит!..

– Да, наверное, вы правы… – он вздохнул. – Так что же нам делать?

Меня очень удивило это «нам». Он-то тут при чем? Все эти проблемы, как выдуманные, так и настоящие – они только мои!

Но он, видимо, так не считал. Он морщил лоб, над чем-то мучительно думая. И Черчилль вдруг зашевелился на заднем сиденье, просунул между нами голову и умудрился лизнуть меня в щеку. И недоуменно чихнул, поскольку щека оказалась соленой от слез.

– Знаете, высадите меня прямо тут, – проговорила я решительно. – Спасибо вам за все и давайте прощаться.

– Спасибо? – переспросил он удивленно. – За что спасибо? За то, что чуть не сбил вас?

– Но ведь не сбили же, и даже помогли подняться, а это в наше время можно считать добрым делом!

– Нет, я так не могу! Я не могу вот так выбросить вас на улицу и уехать! Куда вы пойдете? У вас есть родственники?

– Вы не поверите, но нету… – сказала я грустно. – Мать бросила меня пяти лет от роду. Нашла себе другого мужа, а меня оставила с отцом. Папа умер несколько лет назад…

От этих слов, сказанных серьезно, мне самой стало плохо. То есть и раньше было не слишком комфортно, а уж теперь-то…

– Так… – проговорил Кирилл, – к подругам вы тоже не можете пойти. Придется рассказать, что случилось, все узнают, начнут в глаза жалеть, а за глаза перезваниваться и сплетничать. Кое-кто позлорадствует, станут шепотом передавать друг дружке подробности, присочинят, чего не было…

Я покосилась на него в удивлении – уж слишком много страсти звучало в его голосе. Неужели я такая хорошая актриса, что Кирилл сопереживает моему придуманному горю как своему собственному? Тут я сообразила захлопнуть рот и кивать головой с умным видом.

– Знаете что, – твердил свое Кирилл, – у меня есть один приятель, вернее сказать, даже друг, близкий, его зовут Аристарх, он художник и скульптор…