Львенок - Йозеф Шкворецкий Страница 42

— Какие еще молодые?! Ведь их же пока не печатают! Парочка рассказов в «Факеле» не в счет, — удивился Коблига.

— Но эти рассказы как раз очень характерны! — воскликнул шеф. В этом восклицании звучала нотка отчаяния. Первые ласточки, о которых упомянул Коблига, успели вырасти в небанальном сознании надсмотрщиков за культурой до размеров птицы Ног. До своих истинных размеров, с горечью думал я, пока шеф изо всех сил сражался, поддерживая свою репутацию: — Я совершенно не хочу, чтобы авторы писали только об ударниках труда, но и изображать наше общество исключительно в черных тонах, как это делает Цибулова..

— Но она же пишет о хулиганах, а это темная сторона любого общества! Как можно описывать их в светлых тонах? — подала язвительную реплику Блюменфельдова.

Шеф немедленно сменил тактику.

— Верно. Но задумайтесь вот над чем: сегодня наша молодежь тоже читает книги. Если мы издадим такое, сразу запротестуют учителя, потому что подобная книжка представляет собой настоящее пособие для хулиганов!

Тут ринулась в бой верная когорта. Бенеш заявил:

— С точки зрения воспитательной это просто возмутительно. Разумеется, литература должна заниматься воспитанием менее прямолинейно, чем мы до недавнего времени считали, однако воспитывать молодежь на столь натуралистических примерах…

— Прочитайте вчерашнюю «Литературную газету», товарищи, — перехватил штурвал шеф, боявшийся, что его партия потеряет инициативу. — Там опубликованы рецензии на две новых книги молодых авторов, которых товарищ Блюменфельдова пытается продвигать и у нас. Критик Николаев отмечает в них отчетливые черты натурализма и решительно осуждает их.

— Это военные повести. Об ужасах войны трудно писать без натурализма, — возразила Блюменфельдова.

И тут же получила ответ от Дудека:

— Нетрудно! Совсем нетрудно!

Грузный Жлува не мог больше выносить жару и чуть приоткрыл окно. Звон трамвая приглушил слова шефа, который осторожно продвигался от проблематичной теории к пока еще беспроблемной практике:

— С издательской точки зрения я вижу в этом мало проку, — говорил он. — Мы не можем начать выпуск прозы молодых именно с данного произведения. Натурализм, модернизм — для начала это все-таки слишком. А ведь данная повесть напитана «измами» до предела. Товарищи, — обыкновенное обращение к присутствующим господам и дамам он произнес, как заклинание, — товарищи, давайте подходить к вопросу с практической и, не побоюсь этого слова, тактической стороны. Нас всех очень беспокоит судьба молодой литературы, а поскольку все мы здесь в конце концов люди, то нас не может не тревожить и судьба отдельных молодых авторов. Мы с вами сейчас находимся в узком кругу, и я могу доверительно сообщить вам мнение товарища Крала по поводу последних событий. А товарищ Крал всегда прекрасно информирован.

Он сделал ораторскую паузу и продолжил.

— Товарищ Крал… — шеф говорил замогильным тоном, единственно подходящим для того, чтобы произносить столь грозное имя, — … товарищ Крал внимательно следит за литературной дискуссией и у нас, и не у нас. Недавно я был у него, и мы как раз беседовали о критических статьях Николаева. Николаев — критик весьма уважаемый, мало того, не побоюсь сказать, руководящий и направляющий критик, товарищи.

Он опять оглядел присутствующих, чтобы оценить произведенное впечатление. У Блюменфельдовой на лице читалось презрение, Коблига поднял брови, Дудек и Бенеш кивали, молодой Гартман олицетворял собой растерянность, и над всеми нависала липкая жара. Я заметил, что в этот критический момент Даша покосилась на единственного среди присутствующих молодого (во всяком случае по анкете) автора и, заметив, что внутри у него идет сражение между авторитетом и эротикой, наклонила к нему свое политически невыдержанное декольте и что-то интимно прошептала на ухо. Всегда полные оптимизма черты лица молодого Гартмана расплылись в сладострастную улыбку.

— А от товарища Крала, товарищи, даже и при его огромнейшей занятости, не ускользает ничего из того, что происходит в области культуры, — продолжал шеф сумеречным голосом. — Недавно, например, он проделал следующую работу: подсчитал общее количество фотографий женщин, опубликованных за прошлый год на страницах «Молодой жизни». Их оказалось триста семьдесят девять. А мужчин — всего лишь двести двадцать три. И это бы еще ничего, товарищи. Но целых двести девяносто пять из напечатанных женщин, то есть, товарищи, две трети, оказались сфотографированными в купальниках или же с весьма откровенными декольте! — воскликнул шеф, и все автоматически поглядели на Дашу Блюменфельдову. Возникло минутное замешательство, которое Блюменфельдова с ледяным видом проигнорировала, и шеф, напротив, четко его зафиксировавший, торопливо продолжил: — А из женщин в купальниках сто оказались вообще в бикини! Когда мы прощались, товарищ Крал сказал мне конфиденциально: «Товарищ Прохазка, скажу вам одно. Мы всегда выступали, выступаем и будем выступать за социалистический реализм. А те у нас, кто хочет защищать натурализм, модернизм и прочие — измы, те плохо кончат!»

Дудек и Бенеш закивали головами, как марионетки. Но на остальных, судя по всему, мрачный прогноз товарищ Крала привычного воздействия не оказал. Молодой Гартман, похоже, вовсе пропустил его мимо ушей, потому что до сих пор находился в плену Дашиного декольте. Коблига сидел, насупившись; Гезкий искривил губы в странной усмешке, выражавшей нечто непонятное; потом я заметил, что он с беспокойством наблюдает за заигрываниями Даши с Гартманом. Вот оно что!

— Плохо, товарищи! — потряс головой шеф. — Я дословно передал вам то, что сказал товарищ Крал, а он, как вам известно, всегда в курсе происходящего. Вот почему я прошу вас именно под таким углом зрения рассматривать Цибулову. Модернизм, натурализм…

— Ни о каком натурализме тут и речи нет, — раздраженно заявил Гезкий и бросил обиженный взгляд — правда, не на шефа, а на Блюменфельдову. Дальше дело развивалось так. Блюменфельдова этот взгляд поймала и отреагировала на него улыбкой знаменитой международной любовницы. Глупенький молодой Гартман отнес ее на свой счет, но и кривая усмешка Гезкого тоже исчезла. — Да-да, о натурализме тут речь не идет, — повторил он и, в свою очередь, вернул Дашину улыбку, но уже в виде подмигивания скромного чешского шантажиста. — Нас не должна обманывать несколько натуралистическая фактура произведения, которая вовсе не означает, что именно натурализм лежит в основе авторского взгляда на предмет, — говорил он менторским тоном. — Совсем нет. Я бы сказал, что данная до дерзости непривычная и, готов даже допустить, несколько второстепенная проблематика рассматривается с нравственных позиций социализма, и…

В таком духе — научно, теоретически — он разливался минут пятнадцать, не меньше. Шеф несколько раз пытался сообщить ему, что по этому поводу думает хорошо информированный товарищ Крал, его личный советник в высших сферах, но для по-академически рассуждающего Гезкого было гораздо важнее знать, что об этом думает Даша Блюменфельдова.

Что бы ни делала сегодня эта девушка, все оборачивалось в ее пользу. Молодой Гартман, несмотря на свою общеизвестную несообразительность, заметил-таки многозначительные взгляды, бросаемые ею на Гезкого, но не оскорбился, а решил сражаться за благосклонность дамы. Он взял слово и заявил — не столь элегантно, как Гезкий, но зато и без околичностей, — что повесть Цибуловой могла бы служить прекрасным учебным пособием для руководящих работников Союза молодежи, которые прежде не уделяли этой тематике должного внимания, и что нужно незамедлительно начать переговоры с молодежным издательством об издании этой книги массовым тиражом. Шеф только молча таращился на него.