Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро Страница 42

Понимая, что пора прервать поток слов, иначе Мадам никогда не доберется до сути дела, Николя промолвил:

— Не могу ли я попросить вас в точности передать его слова?

Мадам Аделаида взглянула на памятник Анне Австрийской, поджала губы и, переведя взор на Николя, вздохнула, перекрестилась и вытерла несколько слезинок.

— Я не осмеливаюсь произнести слова, которые он мне сказал. Этот человек передал мне копию, а может, и первую страницу… Право, не знаю. Действительно, моя племянница слишком часто забывает, что ее положение обязывает. Какое легкомыслие! Какая неосторожность! Почему бы ей не брать пример с нашей матери, такой набожной, такой скромной. Зачем отстранять госпожу де Ноайль? Она давала такие разумные советы! Словом, в этой грязной бумажке осмеливаются намекать… Нет! Я не смогу этого произнести.

Она вытащила из рукава листок бумаги, явно читаный-перечитаный, скомканный, расправленный и снова свернутый, и протянула ему. Он узнал его с первого взгляда: это была копия текста, который инспектор Ренар передал Ленуару.

— Следовательно, сударыня, некто предложил вам в обмен на кругленькую сумму сделать так, чтобы сей пасквиль исчез и не получил распространение среди публики. И вы, таким образом, становитесь тайной спасительницей репутации королевы и репутации Их Величеств, обеспечив тем самым неприкосновенность трона.

— Он говорил так настойчиво и убедительно, что я едва не пошла у него не поводу. Но потом опомнилась. Срок, данный мне, чтобы собрать выкуп, остудил мой пыл. И я вспомнила о вас. Я не забыла оказанных вами услуг. Сейчас я в растерянности и жду вашего совета.

— Могу ли я попросить, тем более что, полагаю, вам это будет не трудно, описать мне человека, посмевшего подойти к вам с подобным предложением.

— Ранрей.

Ее интонации так напоминали покойного короля, что Николя вздрогнул.

— Это было позавчера вечером или днем раньше, в Бельвю. Я шла по аллее, обсаженной высокими деревьями, намереваясь подышать свежим воздухом. Сейчас очень жарко! Ко мне подошел субъект весьма жалкой наружности, больше похожий на лакея, нежели на дворянина. Меня поразил рыжий цвет его парика без единой пригоршни пудры и очки с темными стеклами, совершенно неуместные в такой час.

Она задумалась, покусывая, словно ребенок, ноготь большого пальца прямо через вуаль, закрывавшую ей лицо.

— Мне показалось, он пытался изменить голос. Может, он говорил с полным ртом? Или насовал за щеки камешков?

При этих словах на ее растерянном лице появилась улыбка, на миг напомнившая Николя ослепительную красавицу, некогда встреченную им во время охоты на лань.

— Господи! Что же делать?

— Ничего, Мадам. Смею вас заверить, больше он беспокоить вас не будет. Ваше дело перекликается с расследованием, подробности которого вам ничего не скажут. Ни о чем не тревожьтесь. А если с подобными предложениями к вам осмелится подойти еще-кто-нибудь, немедленно зовите меня. И позвольте мне оставить у себя листок, который вам столь нагло всучили.

Вместе с листком она протянула ему руку для поцелуя и, преклонив колени у подножия статуи королевы, продолжила молиться.

Во дворе Резвушка ударяла копытом по каменным плитам и, опустив голову, с удовольствием прислушивалась к гулким звукам. Затем, испустив веселое ржанье, снова ударяла копытом.

Только вскочив в седло, Николя понял, какой важный факт ему случайно удалось узнать. Однако почему он уверенно пообещал Мадам Аделаиде, что она больше не увидит своего наглого просителя? Впрочем, если речь шла о Ламоре, обещание он уже сдержал: труп несчастного, подвергнувшийся вскрытию, почти сутки покоился на столе в морге и мог явиться принцессе только в кошмарных снах. Однако не исключено, что кто-то иной пожелал выдать себя за посыльного герцога Шартрского и натянул на себя его тряпье. Но кто это мог быть? Принимая во внимание подробности, изложенные принцессой, все указывало на инспектора Ренара. Похоже, в обличье Ламора он пытался шантажировать тетку короля. Расчет казался верным. Каждый знал, сколь далеки затворницы Бельвю от придворной жизни, а значит, и от королевы. Но именно эти затворницы в свое время прозвали юную Марию-Антуанетту Австриячкой. Король, хотя и любил теток, отдалился от них, и Аделаида могла пойти на все, лишь бы вновь снискать его расположение. А ее пылкий нрав в соединении с наивностью делали ее наиболее удобной жертвой шантажиста.

Внезапно Николя поразила одна деталь. Если Ренар принял обличье Ламора, значит, в то время лакей еще был жив, и кто-то пытался скомпрометировать его или же сделать алиби для подлинного шантажиста. Но Ламор больше не появлялся, ни он сам, ни его двойник. Инспектор, если, конечно, он стоит в центре интриги, вряд ли посмеет снова побеспокоить Мадам Аделаиду, тем более что при дворе он частый гость и вполне мог встречаться с теткой короля, которая хотя и появлялась в Версале редко, но все же не настолько, чтобы ни разу не столкнуться с инспектором. Видимо, Ренар извлекал дополнительные выгоды из своего ремесла, торгуя гнусными книжонками, которые по долгу службы он конфисковывал у книгопродавцев. А его роль посредника между авторами памфлетов и подпольными типографами сводилась к торгу, и он, скорее всего, получал отступные и от одних, и от других. Интересно, знали ли те, кто передавал ему солидные суммы, как он увеличивает собственное вознаграждение? Благодаря своей должности он получал в руки подрывные издания, а потом занимался торгом и шантажом. Успех предприятия держался на испуге, отчаянии, боязни скандала и ловком манипулировании интересами государства. Инспектор получал дивиденды и улаживал дела к всеобщему удовольствию. В этой грязной истории еще оставалось немало темных мест, но разум, логика и интуиция сыщика помогут пролить на них свет.

Прибыв в Управление полиции, Николя доложил обо всем Ленуару. Начальника взволновал новый поворот событий, но еще большее впечатление на него произвел рассказ о загадочном трупе, выловленном из Большого канала. Впрочем, перед прибытием Николя его встревожила еще одна новость, только что доставленная из Версаля. Мальчик-сирота, взятый королевой на воспитание, стал жертвой несчастного случая; последствия могли оказаться гораздо более плачевными. Ребенок боялся огнестрельного оружия, и чтобы побороть его страх, ему подарили запальное ружье; но мальчишка-прислужник, обязанный заряжать это ружье, оказался таким неловким, что нечаянно допустил возгорание пороха в рожке; порох взорвался и опалил ребенку лицо. Случилось это в комнате, соседней с той, где сидела королева. Подобная неосторожность могла иметь роковые последствия, так как в ее положении королеве нельзя волноваться.

В глубине души Николя сожалел, что Ленуару, управляющему огромным городом, отвечающему за его безопасность, снабжение продовольствием и вдобавок — так как королевство вновь пребывало в состоянии войны — вынужденному следить за подозрительными иностранцами, приходится забивать голову подобными пустяками. Почему начальник полиции должен растрачивать свой ум и свои способности на столь ничтожные происшествия — только потому, что они касаются королевской семьи?