Черные тузы - Андрей Троицкий Страница 42

– Это понятно, – согласился Куницын и с тоской посмотрел на стопку писем, ждущих своей очереди. – Везде так.

– Вот я про то и говорю, – закончив считать деньги, Лепский не сунул их в конверт, а стал перекладывать этот конверт из руки в руку. – Не подмажешь, не поедешь. Закон моря. Пойду, пожалуй.

– Вы бы посидели ещё четверть часа, – попросил Куницын. – Марьясов ещё не пришел на работу, но вот-вот будет. Он что-то хотел вам сказать. Просил, чтобы подождали его, если раньше прицедите.

– Вообще-то у меня сегодня съемка, вон машина под парами, ждет, – Лепский кивнул на окно. – Ну ладно, если он просил, подожду. Честно говоря, я и сам от нашего сюжета не в восторге. Слабенький сюжетик, совсем дохлый.

– Ну вот, а вы со мной спорили, – Куницын даже обрадовался признанию режиссера. – А вы говорили…

– Что я говорил? Тут одно сказать можно: из этого дерьма конфетку не слепишь. Подумаешь, приехал твой шеф к этим детишкам, подарил им пару телеков, видак и по кульку каких-то там грошовых конфет. Ну и что? Облагодетельствовал он детей? Телеков этих им все равно не смотреть, а конфеты ребятишки съедят в тот же день и забудут, кто их дарил. О чем это я? Да о том, что приехал твой Марьясов в детский дом с грошовыми подарками. Ему ведь пару телевизоров купить все равно, что высморкаться. Другой бы человек таких нищенских подарков стыдился, а твой шеф нет, он хочет, чтобы его благодеяния на всю страну показали. Вот если бы он новое здание детского дома построил за свой счет, тут можно большую передачу сделать. Русский меценат, болеет сердцем за сирот и все такое прочее. Можно много всякой лирики сочинить. А то конфет кулечек… Если бы не это, – Лепский потер большой палец об указательный, – такой материал никогда бы эфира не увидел.

Пресс– секретарь покачал головой. Ему хотелось сказать: как же, подаришь тут детям компьютерный класс, когда все вокруг, сверху до низу, и в первую очередь вы, телевизионщики, взяточники бессовестные, на которых денег не напасешься. И добро бы ещё отрабатывали взятки. Но этих слов Куницын сказать не мог, он сказал совсем другое: -Если каждому детдому компьютерный класс дарить, в трубу вылетишь.

– Ты пойми, я к Марьясову хорошо отношусь, – Лепский закурил новую сигарету. – Он приличный человек. Но хоть ты своему начальнику скажи, если он сам не понимает, что дареным телевизором в наше время никого не удивишь. И кульком с конфетами тоже не удивишь.

Крыть было нечем, Куницын пожал плечами, мол, я остаюсь при своем мнении, снял телефонную трубку и спросил секретаршу, не появился ли Марьясов. «Сами ждем, будет с минуты на минуту», – ответила Верочка. Куницын повторил слова секретарши Лепскому и от себя добавил, что Марьясов очень хотел видеть режиссера.

– Ладно, подожду, – махнул рукой Лепский.

Склонившись над столом, Куницын сладко зевнул и, распечатав первый в стопке конверт, пробежал глазами неровные строчки, но не дочитал до конца, отложил письмо в сторону, распечатал второе и тоже отложил в сторону.

– Вот писем гора целая, каждый день такие пачками приходят, – сказал он, подняв скучающие глаза на Лепского. – В основном люди просят материальной помощи. Им государство не платит, а помощи они здесь просят. Вот только прочитал, – он пальцем показал на распечатанные письма. – У одной женщины, местной, с ткацкой фабрики, ребенок тяжело болен, при смерти, операция нужна за границей, а денег нет. Пишут сюда, Марьясову, все просят, всем дай.

– И вы дадите, ну, на эту операцию?

– Конечно, само собой, – кивнул Куницын. – Конечно, не дадим. Это баловство за границей операции детям делать. Фраерство это. Если мы каждого ребенка станем за границу возить на операцию, лечение и дорогу оплачивать, представьте, что с нами будет. Сами без порток, а детей по заграницам возим. Это блажь, материна выдумка, делать ребенку операцию за границей. У нас свои врачи хорошие, главное, забесплатно лечат. И, кроме того, как проконтролируешь расход денег? Может, она себе квартиру в Москве купит, станет там проживать с любовником, оттягиваться, а ребенка в приют сдаст или просто в электричке оставит. Очень они ушлые, эти мамаши. Эгоистки, одним словом.

– Каждый крутится, как может, – обобщил Лепский.

– Или вот другая молодуха пишет, у неё мать совсем плоха, тоже операция нужна, – Куницын показал пальцем на второе раскрытое письмо. – Если при смерти баба, значит, смерть её пришла. И никакими деньгами тут положения не исправить. Надо грехи замаливать, о душе думать, а не побираться. Говорю же, профессиональные нищие, живут тем, что утюжат богатых людей. Мне, может, тоже операция нужна, но я ведь молчу, я с протянутой рукой не бегаю. Просто никогда не забываю о чувстве человеческого достоинства. А им, – он ткнул пальцем в письма, – на достоинство плевать, они даже не знают, что это такое, достоинство человеческое. Вот, даже бандероли шлют.

Куницын взял и повертел в руках почтовую бандероль, ножницами срезал с края полоску темной оберточной бумаги, вытряхнул на стол листок с отпечатанным на машинке текстом и видеокассету в картонном футляре. Пресс-секретарь приблизил к глазам листок с текстом. «Уважаемый Владимир Андреевич, возможно, вас заинтересует запись на этой кассете, и вы проявите милосердие, окажите посильную помощь попавшим в беду людям. С уважением, ваш земляк Константин Логинов». И длинная неразборчивая подпись перьевой ручкой. Широко улыбаясь, Куницын прочитал вслух текст.

– Видите, до чего доходит? – спросил он Лепского. – Уже кассеты стали присылать. Это первый раз на моей памяти, чтобы кассеты присылали. Еще такого не было. Наверняка какой-нибудь инвалид снял для убедительности на пленку свою грыжу или какую-нибудь язву на ляжке. И теперь демонстрирует её, разжалобить хочет, чтобы потом деньги на лечение попросить. Все они, хитрожопые, одним миром мазаны. Вот оно, нищенство нашего времени.

– Да, это интересно, – в тусклых глазах Лепского блеснул огонек любопытства. – Чтобы выпросить подаяния, присылать видеокассеты с записями собственных мучений. Что-то новенькое. Это как-то современно. Изобретательно, во всяком случае. Хорошо бы глянуть…

– Даже смотреть эту мерзость не хочу, – Куницын поморщился. – Выкину кассету в мусорную корзину, там ей место.

– Подожди, подожди, – встрепенулся Лепский. – Посмотреть-то пленку можно. Из простого любопытства. Вдруг там записано совсем не то, о чем мы говорили. Вон у тебя все оборудование, – режиссер показал пальцем в угол кабинета, где пылились на высокой тумбочке телевизор и видеомагнитофон.

– Если только вам интересно, – уступил Куницын. – Сам бы смотреть не стал.

* * *

Он взял в руки кассету, желая извлечь её из картонной коробки, потянул за краешек, но кассета почему-то не вылезала. Куницын потянул сильнее и вдруг ослеп от яркой вспышки света. Лицо обожгло жаркой волной, казалось, кто-то невидимый с силой дернул пресс-секретаря за кисти рук. Раздался громкий сочный хлопок. Треснули оконные стекла. Кресло на колесиках откатилось к стене. Куницын, на минуту ослепший от вспышки света, от боли в кистях рук, боком повалился на пол. Эта жаркая волна достала и Лепского, обдала с ног до головы, сбросила с мягкого стула на пол. Из разорванного конверта с деньгами, посыпались купюры, вырвались из рук, разлетелись зелеными пташками по комнате.