Криминальный отдел - Андрей Ильин Страница 42

— Жаль. Но два миллиона жальче. Тем более что себестоимость приобретения детей и денег несопоставима. Дети добываются легче. Чем миллионы долларов.

— Сволочь ты, — сказал Григорьев, — и мразь.

— Нет. Предприниматель. Причем очень хороший предприниматель. Который может принести большую пользу своему отечеству. Если это отечество, в лице отдельных своих представителей, не будет ему мешать. Таковы правила узаконенной на сегодняшний день игры. В которых вы ни черта не смыслите.

Вы судите о бизнесе по вашей, не совместимой с бизнесом морали. А в бизнесе нет понятия плохо или хорошо. Есть понятие — отсутствие или наличие прибыли. Если прибыли нет — то это плохо. Если есть — то это хорошо, какими бы способами это «хорошо» ни достигалось. Бизнес регулируется прибылью, а не моралью! Мораль убыточна и, значит, вредна. Экономике вредна.

— И что, все бизнесмены такие, как вы?

— Все. Вернее, все удачливые бизнесмены. Которые служат прибыли, а не отношениям. А кто отношениям — те нищие бизнесмены. Или не бизнесмены. И еще все должностные лица, при минимальных окладах имеющие максимальные доходы. И политики, которые тоже играют по законам бизнеса; чтобы удержаться у власти, им нужны деньги. Очень большие деньги.

Не я придумал условия этой всеобщей игры. Я их только придерживаюсь. Не я объявил в стране период накопления начального капитала. Со всеми характерными для него атрибутами Дикого Запада. С разборками, воровством и стрельбой по живым мишеням. Другие объявили. И правильно сделали, что объявили. Потому что конкуренция требует движения капитала. Который как минимум должен быть А в стране нищих и нищего капитала капиталистическая экономика работать не будет. Нужен начальный, пусть даже нажитый преступным образом капитал, чтобы потом его перераспределять. Тем оживляя загнанную в гроб социализмом экономику.

— Другие своих детей за деньги не убивают, — жестко сказал Грибов.

— Другие убивают чужих детей. И в гораздо больших количествах. Тем убивают, что не дают им рождаться. И тем убивают, что не дают их родителям зарабатывать на жизнь себе и им. Вы посчитайте, сколько людей за последнее время умерло от суррогатов водки и продуктов? Сколько от отсутствия надлежащей медицинской помощи? Сколько от рук преступного элемента? Десятки тысяч! Это что — не убийство? Лишение жизни десятков тысяч людей — не убийство?

А ради чего лишения? Ради все того же — первоначального накопления капитала! Когда вначале надо создать хаос, а потом этот хаос соответствующим образом перераспределить. В результате чего получить один процент очень богатых людей. Пять — просто богатых. Десять — зажиточных. И остальных — прочих, положенных на алтарь зарождающегося капитализма.

Чем те, кто все это начал, лучше меня? Только масштабами своего бизнеса. Я готов положить на алтарь прибыли одну-единственную жертву. Они — тысячи. Соответственно я получу миллионы. Они — миллиарды. За мной будет бегать свора судебных исполнителей. Они останутся неподсудны.

При всем при этом я им не завидую. Все справедливо. Кто больше готов пожертвовать, тот больше должен получить навар. Прибыль. Которая прежде всего…

— Все готово, — сказал появившийся в двери Лекарь.

— Извините. Вынужден прервать свой экономический ликбез. Тем более он вам уже все равно не пригодится, — сказал банкир. — И вынужден распрощаться. Все остальное сделают без меня. А мне надо спешить. Надо вкладывать деньги. Потому что простой капитала — это тоже убыток. Деньги должны приносить деньги. Прощайте…

— Торговля исключена? — на всякий случай спросил Григорьев. — Хотя бы в отношении девочки?

— Торговля исключена. Теперь исключена. По вашей вине исключена. Вы вломились в хорошо и бескровно придуманную операцию. Как дикий слон в посудную лавку. Теперь я ничего не могу исправить. К сожалению, ничего. Я и так потерпел из-за вас убыток.

— Убыток?

— Да, прямой убыток. Потому что цена предоставленных мне услуг выросла втрое против номинала.

Значит, все-таки втрое, а не вчетверо! Значит, одна жертва, что бы он ни говорил, была запланирована изначально. И все, что он говорил о вынужденности жестких мер, было не больше чем пустым трепом. Значит, действительно торговля исключена…

— Здесь все, — сказал снова вошедший в комнату Лекарь, — билет, паспорт с визой, разрешение на вывоз валюты.

— Здесь тоже все, — пододвинул навстречу Лекарю сверток банкир, — все, что вам причитается. За всех.

— На вашем месте я бы шлепнул его и забрал деньги себе, — сказал Грибов, обращаясь к преступникам.

— Они на своем месте, — ответил банкир, — и оно их устраивает. В рамках их потребностей.

Сколько вам надо времени, чтобы уладить это дело?

— Не много, — прикинул фронт работ Лекарь.

— Ну, тогда действуйте. Только пожалуйста… если возможно… чтобы быстро. Чтобы она не мучилась, — сказал банкир. — Я очень прошу. А я… я пока там побуду.

И, пряча глаза, захлопнул дверь в соседнюю комнату.

Все-таки, наверное, банкир любил свою дочь. По-своему…