Дальняя командировка - Фридрих Незнанский Страница 42

— Вы с ума сошли... Да если ваш главврач узнает о том, что вы сказали первому помощнику генерального прокурора России, которого прислал сюда президент страны, он же вас немедленно уволит по статье о полном служебном несоответствии... Это хоть вы понимаете, мадам? А я вас при всем желании не сумею защитить. Потому что, если он вас немедленно не уволит, тут же уволят его самого. Вы что, любите играть с огнем? Идем­те, а я готов обещать, что ничего от вас не слышал. — Ту­рецкий сделал большие глаза и отстранился. — Я обещаю, но... смотрите! Запирайте ваш кабинет, если у вас так принято. — И отправился к двери. «Бабетта», вздохнув, пошла за ним. — И карту захватите, чтобы потом вам же лишний раз не бегать, — не оборачиваясь, предложил он.

Главврач — относительно молодой, горбоносый муж­чина, с бритой головой и наглыми глазами навыкате — уже знал, кто перед ним. О приезде московской брига­ды, которая, по мнению некоторых горожан, собиралась крепко пошерстить здешнюю власть, ему было уже из­вестно. Его личным отношением к данным слухам ник­то из городского руководства, естественно, не интересо­вался. А команду не давать обращающимся к врачам с жалобами гражданам никаких судебно-медицинских зак­лючений относительно умышленных телесных повреж­дений, явившихся результатом действий милиции, он получил на совещании у мэра, причем в самой недвус­мысленной форме. Нарушать строгого указания он не собирался, но и собственной врачебной этикой тоже по­ступаться не желал. Другими словами, Василий Микаэлович Груни во избежание грядущих неприятностей — а то, что они будут, он ни минуты не сомневался — велел своим врачам из травматологии все обращения фикси­ровать, но собственные заключения на руки пострадав­шим не выдавать категорически, а сдавать лично ему. И все бумаги запирал в сейф. До нужных времен.

Естественно, что и он не афишировал такого своего решения, и коллегам приказал молчать. И поэтому уже сам факт визита в его кабинет «такого» представителя Москвы он оценил в полной мере. Понял и смысл воп­роса, едва «бабетта» открыла рот, полный модных, кста­ти разве что еще в провинции, золотых зубов.

— Карта у вас? — с легкой полуулыбочкой спросил он у врача. — Отлично. Оставьте. Вы свободны, Дарья Аполлинарьевна. — Он проводил ее внимательным взгля­дом, хищно шевельнул ноздрями и спросил: — Так что конкретно вас интересует, Александр Борисович?

— Хотелось бы познакомиться с медицинской кар­той больной, проходящей у вас в больнице курс лечения.

И Турецкий тоже одарил доктора Груни открытой улыбкой.

Уже через минуту доктор объяснил ему, даже не заг­лядывая в саму карту, что Светлана Мухина подверглась групповому изнасилованию, на что указывают обнару­женные объективные данные, характеризующие насиль­ственное совершение полового акта. А также у больной зафиксированы различной степени тяжести поврежде­ния на лице, шее, молочных железах, на внутренней по­верхности бедер, на руках и голенях, а также в половых органах.

Потом они вдвоем пролистали тонкую карту больной Мухиной, где ничего из сказанного доктором зафикси­ровано не было. И на немой вопрос Турецкого Василий Микаэлович откровенно усмехнулся:

— Врач, осмотревший больную в приемном отделе­нии при поступлении, и врачи в реанимации ничего не записали в карту, потому что получили такое указание лично от меня.

— И вы не боитесь в этом сознаться? — почти шутли­во спросил Турецкий.

— А страшней вас, Александр Борисович, только Гос­подь Бог, — парировал Груни. — Но я предвидел, что од­нажды меня об этом спросят, и потому заранее пригото­вил свой ответ, вон в том сейфе, — кивнул он себе за спи­ну, где стоял здоровенный сейф, выкрашенный белой краской.

— А почему приходится прятать документы? И похо­же, я первый, кому вы открываете свою страшную тайну?

— Почти угадали. Есть еще два-три человека, кото­рые в курсе дела, — так, на всякий случай. Дарья Аполлинарьевна среди них. Так что вы на нее не очень-то да­вите. — Он засмеялся. — А у меня хранится здесь, между прочим, помимо медицинских заключений наших вра­чей, более полусотни актов судебно-медицинских экс­пертиз — официальных свидетельств откровенных зверств нашей уважаемой милиции. И если кто-нибудь об этом узнает, вы сами понимаете, что наша больница, скорее всего, сгорит в одночасье. Как недавно сгорел «Сокол», не слышали? Поинтересуйтесь, крутое было заведение! Но только мы сгорим уже вместе со всеми больными и медицинским персоналом.

— Неужели процесс необратим до такой степени? — тихо спросил Турецкий.

— Я это прочитал, извините, в глазах нашего мэра. Есть сошки и помельче, вроде Затырина или Керимова. Однако они не менее опасны.

— Я могу получить у вас эти документы?

— Разумеется. Если угодно, можете написать распис­ку в том, что я выдал эти материалы добровольно и по первому вашему требованию, если неугодно — ну что ж... Но я бы очень хотел, чтобы этими документами восполь­зовались... как бы сказать...

— Грамотно? Вы это имеете в виду?

— Именно. И ваша подсказка, скажу откровенно, в какой-то степени для меня существенная гарантия.

— Не беспокойтесь, я оставлю вам акт об изъятии. Он лишний раз подтвердит ваше алиби в этом смысле и снимет другие вопросы, которые, не исключаю, могут возникнуть в дальнейшем, по ходу дела.

Покинув главного врача с пачкой полученных от него судебно-медицинских экспертиз, о которых не знали и даже не догадывались сами пострадавшие, Александр Борисович не преминул снова заглянуть в кабинет Да­рьи Аполлинарьевны. «Бабетта» встретила его жгучим, настороженным взглядом. Турецкий снова доверитель­но наклонился к ней и, сдув в сторону непослушный за­виток возле уха, прошептал:

— Я вам весьма признателен за то, что вы познако­мили меня с замечательным человеком. Берегите его.

«Бабетта» вспыхнула, краска залила ее лицо, полную шею и даже несмелый вырез на полной груди.

— А за девочкой приглядывайте, пожалуйста, с осо­бым вниманием. Ваш доктор Груни и она мне столько всего рассказали, что в другой стране при подобных об­стоятельствах правительство ушло бы в отставку. Желаю вам всего доброго.