Санаторий - Сара Пирс Страница 42

А вот и связь, думает Элин по пути к Фелисе. Связь между Лорой и Адель. Они явно знали друг друга достаточно хорошо, чтобы о чем-то спорить.

Есть ли здесь связь с убийством?

Отгоняя эту мысль, Элин останавливается в метре от стола.

– Фелиса?

Женщина смотрит на Элин и блокнот в ее руке. Она худенькая, с тонкими чертами лица и идеальными дугами бровей, выщипанных в тонкие линии. Темные волосы собраны в сложную косу. Кожа смуглая. Может, испанка? Португалка?

– Вы насчет Адель?

Элин кивает:

– Не возражаете, если мы куда-нибудь отойдем, чтобы поговорить наедине?

Она показывает на пустой стол неподалеку.

– Конечно.

Фелиса берет свой стакан воды и встает, оценивающе глядя на Элин. Взгляд скользит от заправленных за уши белокурых локонов к спиралевидному пирсингу. Видимо, слышала, что Элин из полиции, и ожидала… чего-то другого.

Элин к этому привыкла, она прекрасно знает, что говорят люди за ее спиной.

Недостаточно женственна. Больше думает о карьере, чем о себе.

Что бы это ни значило.

Но ей плевать, ей всегда с трудом давалась «женственность». Даже в детстве она знала, что существует недоступный для нее мир – племя женщин с блестящими волосами и ловкими пальцами, умеющими сплетать и укладывать волосы в сложные прически. Женщин, которые смотрят видео на YouTube про то, как правильно накладывать румяна, чтобы подчеркнуть скулы.

Ее подруга Хелен, детектив-сержант, одна из них. Однажды за вином с карри она показала Элин видео о макияже. Показала дважды, словно Элин лучше поймет, если посмотрит несколько раз, но все равно видео звучало будто на иностранном языке. Элин так и не овладела этим искусством.

Она идет к стулу напротив Фелисы, но, прежде чем успевает сесть, к ним подходит еще одна женщина, небольшого роста и фигуристая, ближе к сорока, темные волосы закручены в свободный узел. Лицо у нее напряженное, в глазах испуг.

Женщина подходит слишком близко, нарушая личные границы:

– Простите, вы ведь из полиции?

Говорит она с сильным акцентом, вероятно, итальянским.

– Да, я…

– Мы встревожены, – прерывает ее женщина, бросая взгляд за спину, на столик слева. – Мои родители… уже пожилые, они… – она медлит, сосредоточенно наморщив лоб, словно пытается подобрать верное слово. – Они переживают. Напуганы. Мы должны узнать, что происходит.

Элин кивает и откашливается:

– Я понимаю, что ситуация немного пугающая, но все под контролем. Мы с местной полицией уже обсудили наши действия, и я…

Чувствуя, что бормочет какую-то ерунду, Элин осекается.

Женщина хмурится, в ее выражении появляется что-то новое. Видимо, злость. Нормальная реакция, когда человек напуган и ничего не может изменить, но Элин все равно это беспокоит.

Злость часто непредсказуема, грозит выйти из-под контроля.

– Под контролем, – повторяет женщина пронзительным голосом, сжимая ладони. – Я в этом не уверена. Люди напуганы. И не только постояльцы, но и персонал. Я слышала их разговор, вон там. – Она машет рукой в направлении столика. – О том, сколько времени до нас будут пробиваться. – Ее щеки покрываются красными пятнами. – Если даже местные работники напуганы, то что прикажете делать нам?

Элин с Фелисой обмениваются взглядами.

– Через несколько минут я сделаю объявление для всех, – ровным тоном сообщает Элин. – Мы будем придерживаться определенных правил для подобных ситуаций. Вечером мы переведем всех на нижние этажи, где обычно располагается персонал. А сотрудники будут задействованы в охране общих помещений.

– В охране?

– Да. В каждом коридоре. Мы сделаем все возможное, чтобы люди были в безопасности.

Пока женщина переваривает эти слова, тянется бесконечная тишина.

И наконец ее плечи расслабляются.

– Я им передам, – говорит она, к облегчению Элин, и машет рукой в сторону столика, где сидят ее родители. – Но все равно считаю, что вы должны держать людей в курсе происходящего, сообщать о любых изменениях.

– Конечно.

Элин дожидается, пока она уйдет, и садится.

– Простите, – бормочет она.

– Ничего страшного, – говорит Фелиса. – Чего ж еще ожидать? Люди встревожены.

Элин кладет блокнот на стол.

– Итак, я пытаюсь понять, как Адель провела последние несколько дней, что могло спровоцировать нападение.

Фелиса отхлебывает воду из стакана.

– Она закончила смену в пятницу и должна была вернуться только во вторник на следующей неделе.

– Значит, вы видели ее в пятницу, перед уходом?

Элин лихорадочно записывает. Почерк у нее ужасный, сплошные каракули, но лучше не выходит. Усталость, которую она почувствовала в раздевалке, теперь охватила все тело, каждое движение замедленное, безжизненное, она словно бредет через болото.

Нужно что-нибудь съесть.

– Мельком. Она торопилась, хотела увидеться с сыном, перед тем как он на неделю уедет к отцу.

– Они живут не вместе?

Фелиса качает головой.

– И давно. Они и не жили вместе. Вроде бы пытались ради мальчика, но…

– И какой она вам показалась?

– В отличном настроении. Волновалась, потому что боялась опоздать, но… – она умолкает. – А вы… думаете, что она так и не добралась до дома?

– Точно не знаю. Полиция, конечно же, проверит.

Но Элин уверена, что Адель не попала домой. Поскольку Адель была связана, Элин предполагает, что ее держали где-то в отеле или поблизости, пока не убили.

Фелиса так крепко сжимает стакан, что белеют костяшки пальцев.

– Кто мог такое сотворить? Бессмыслица какая-то.

– Вы не знаете, у Адель были проблемы? – напирает Элин. – Личные? Или по работе?

– Нет, но Адель – швейцарка. Знаю, это звучит странно, но швейцарцы… действительно сдержанные люди, – она слабо улыбается. – Когда я жила в Женеве, то лишь через два года перешла со своим соседом от «Здравствуйте» до «Здравствуйте. Как дела?» – Фелиса явно колеблется, задумавшись, стоит ли сказать еще кое-что. – И дело не только в этом. Адель сама по себе была… замкнутой.

– В каком смысле?

– Для горничных это необычно. На таких должностях большая текучка. Много иностранцев. Горничные редко бывают местными. Думаю, работа ей нравилась, но у меня всегда было чувство, что Адель считает себя выше такого занятия, а потому не хотела сильно привыкать. Держалась на расстоянии, – улыбается Фелиса. – И наверное, она была права. Она была умной девочкой. Я удивилась, что она вообще устроилась на такую работу.