Батумский связной - Наталья Александрова Страница 42

– Борис Андреевич, прошу вас, пройдите на какое-товремя в соседнюю комнату – я не хочу, чтобы вас заметили раньше времени.

Борис неохотно поднялся и зашел в тесную комнатку, котораяпо своим размерам напоминала скорее шкаф. Там с трудом помещался колченогийстул. Борис присел и стал ждать. Ему был слышен каждый звук из кабинетаГорецкого.

Аркадий Петрович распахнул дверь в коридор и приказалвестовому вызвать дежурного офицера. Через несколько минут в кабинете раздалисьшаги, и Борис услышал ненавистный голос штабс-капитана Карновича.

– Людвиг Карлович, голубчик, – сугубо по-штатскиобратился к вошедшему Горецкий, – не в службу, а в дружбу найдите поручикаКовалева и приведите его ко мне.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – Уставнойответ Карновича прозвучал резким контрастом просьбе подполковника.

Борис сидел в томительном ожидании, привалившись к стене.Ему непонятно было, зачем Горецкий заставил его подслушивать, но, судя повсему, Аркадий Петрович хотел именно этого, была у него своя игра.

Минут через десять в кабинете снова послышались шаги,раздался незнакомый голос:

– Вызывали, господин подполковник?

– Да, господин поручик, – ответил Горецкийсухо, – не изволите ли взглянуть на эту запись. Не ваша ли это рука?

Борис услышал шуршание страниц и затем удивленный голос:

– Нет, ваше высокоблагородие, не моя!

– Людвиг Карлович, голубчик, взгляните, как, на вашвзгляд, не его?

Видимо, Карнович подошел к столу и нагнулся над журналом.

– Затрудняюсь… это ведь, господин подполковник…

– Да, голубчик, это ведь ваша рука. Объясните,милейший, каким образом тот же самый почерк видим мы на этом открытом письме?

Борис услышал в соседней комнате глухой звук удара, короткийхриплый крик, звук падающего тела и властный окрик Горецкого:

– Вестовой!

В ту же секунду Ордынцев распахнул дверь и ворвался в кабинетГорецкого. Там он увидел картину, достойную кисти баталиста.

Рослый мужчина в красно-черной форме корниловского полка, спогонами поручика, лежал на полу, издавая слабые стоны. Из его разбитой головысочилась кровь. Возле стола боролись Горецкий и Карнович – штабс-капитанпытался вырвать у Горецкого револьвер. Борис в один прыжок оказался возлеборющихся и с размаху ударил Карновича в челюсть. В этот удар он вложилвоспоминания о своем первом допросе в Феодосийской контрразведке, и, должнобыть, воспоминание оказалось достаточно ярким, потому что штабс-капитан отлетелна другой конец комнаты и, съехав спиной по стене, устроился на полу в явномнокауте, как называют такое положение спортивные англичане.

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге показалсязапыхавшийся вестовой.

– Двоих солдат сюда и фельдшера! – отрывистоприказал Горецкий.

Через несколько минут фельдшер хлопотал над поручикомКовалевым, а солдаты поднимали очухавшегося Карновича.

– Ну что поручик? – сокрушенно спросил Горецкий.

– Ничего, мужчина он крепкий, рана заживет, вскоребудет как огурчик.

– За это я его и выбрал. – Горецкий снял пенсне ипотер переносицу. – Неудобно перед человеком, пострадал ни за что. Видно,врасплох его Карнович застал, а я-то думал, что он сумеет удар отбить… Вижу,Борис Андреич, что хотите объяснений, – обратился он к Борису, хотя тотстоял молча, – сейчас все разъясню, вот только с этого иуды допрос снимем…

Карнович уже пришел в себя. Он стоял между солдатами излобно косился на Бориса.

– Ничего я вам не скажу! – воскликнул онистерическим высоким голосом.

– Скажете, милейший, скажете, – в голосе Горецкогопод наигранно дружелюбной интонацией звучал металл, – посидите сутки вкамере без кокаина – все скажете.

Карнович грязно выругался.

– Вас ведь, Карнович, турки, верно, на кокаин и купили?Вы ведь русский человек с католическими шляхетскими добавками, никакихмусульманских корней не имеете, следовательно, возможны или деньги, или шантаж.Или наркотики… Увести его! – обратился он к солдатам. – Да какследует обыскать, чтобы никакого кокаина в камеру не пронес!

Солдаты с Карновичем двинулись к двери, но на пути у нихстоял Борис.

– Моя бы воля, – сказал он Карновичуусмехаясь, – я бы тебе и воды в камере не давал, но господин подполковникгуманист, на такое не пойдет. А так бы быстрее дело вышло…

– Мало я тебя на допросе бил, – прошипелКарнович, – нужно было вообще изувечить.

– А ты, борода, – обратился Борис к одному изсолдат, узнав в нем своего знакомого вредного Митрича, – головой ответишь,если арестованный сбежит или что в камере над собой сделает. Ремень у негоотобрать, шнурки от ботинок и все такое прочее. Если что не так – своими рукамитебя расстреляю…

– Слушаюсь, ваше благородие! – рявкнул Митрич,скосив глаза на Горецкого.

Тот молча кивнул, подтверждая слова Бориса.

– Однако, – проговорил он, когда солдаты увелиКарновича, – обещания, голубчик, нужно выполнять. Если что не так,придется вам с этим солдатиком разбираться.

– Бросьте, подполковник, эти интеллигентскиезамашки, – разозлился Борис. – Вам нужно быстрее с этим деломпокончить, а вы тянете, сутки ждать собираетесь.

– Не думаю, – невозмутимо ответил Горецкий, –что Карнович протянет сутки, он и нескольких часов без кокаина не проживет. Такчто вечером мы сможем задать ему все интересующие нас вопросы.

Кабинет Горецкого опустел, Борис остался с глазу на глаз сАркадием Петровичем. Он поглядывал на подполковника, который, в свою очередь,задумчиво разглядывал карту дислокации войск. Наконец, прервав затянувшеесямолчание, Горецкий заговорил:

– Открытое письмо, которое вы привезли, – это,выражаясь юридическим языком, косвенная улика. Строго говоря, она ничего недоказывает. Да, почерк, безусловно, Карновича, но содержание письма совершеннобезобидно – возможно, и правда какая-нибудь графиня прибыла третьего искончалась от инфлюэнцы. В Крыму сейчас собрался такой человеческий муравейник,что уследить за всеми невозможно. Посему единственная возможность уличитьКарновича – заставить его раскрыться, выдать себя самому. Впрочем, с ним это проще,чем с кем-нибудь другим. Он кокаинист, поэтому вполне собой не владеет,неуравновешен, легко срывается. На это и был мой расчет.

– А для чего вы пригласили поручика Ковалева?

– Это психология, дорогой мой, важнейшая наука длячеловека, имеющего дело с раскрытием преступлений… А мы ведь с вами юристы,значит, к раскрытию преступлений причастны.

– Сейчас, в такое время… – начал Борис недовольно,но Горецкий быстро прервал его: