Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина Страница 42

– Позвольте, это мы решим с глазу на глаз? – вмешался наконец Поволоцкий и, быстро увлекая за собой незваную бабульку, исчез в недрах коридора.

– Вот это выстрел так выстрел! – прокричал вслед московский гость. – Для харьковских реалий, я так понимаю, самый мощный. Отказ играть – само по себе уже рискованное заявление. Вы не находите? «Я ничего вам не скажу» означает «У меня есть от вас секреты». И это сразу же наводит на массу подозрений. Считаю выступление гражданки, – гость кивнул на закрывшуюся дверь, – самым эффектным выстрелом сегодняшней игры!

Вокруг согласно закивали, посмеиваясь. Вошедший через минуту Александр Иванович прервал общее веселье настороженным:

– Морской, Светлана, можем мы пройтись?

И уже в дверях, шепотом, не слышным остальным, добавил:

– Нам письмо. От Коли…

* * *

Во дворе, облокотившись спиной о широкий ствол липы, Света нелепо вертела в руках несвежий обрывок ткани (кажется, простыни) с несколько раз наведенным карандашом посланием и все еще пыталась что-то перечитывая понять. Морской тоже уже несколько раз прочитал присланные Колей строки.

– И ведь что интересно! – Поволоцкий задумчиво смотрел вдаль. Туда, где за углом дома только что исчезла бойкая бабулька. – Простая женщина. Трудяга. Из области. В свой единственный выходной специально приезжает в Харьков, чтобы отвезти дочери передачу. Получает ответ, мол, выбыла. Добивается приема в админкорпусе, идет хлопотать и находит во дворе тюрьмы записку. И не проходит мимо! Представляете? Не бежит дальше по своим делам, а едет в центр, углубляется в незнакомый лабиринт улиц.

– Она же вам сказала: ей было по пути, – поправил Морской. – До Чернышевской тюрьмы – рукой подать. А ей как раз сказали там наводить справки о новом местопребывании дочери.

– И что? – вспылил Поволоцкий. – Все это что-нибудь меняет?

– Нет, абсолютно, – пошел на попятную Морской. – Просто уточняю…

– Она поехала, чтобы занести, а не донести, понимаете? И это очень важно! Выходит, можно, даже нужно верить людям.

– Конкретным – да, – гнул свое Морской. – Всем в общности – не стоит.

– Да хватит уже! – Светлана наконец вышла из оцепенения. – Пожалуйста, давайте о записке! Раз Коля написал и указал ваш адрес, значит, он верил, что вы поймете эти странные слова. Александр Иванович, миленький, ну сосредоточьтесь, почитайте еще, подумайте! Я вас очень прошу.

Поволоцкий со вздохом снова взял в руки обрывок простыни.

– Не знаю. Право слово, не имею ни малейшего понятия, что Николай хотел этим сказать. Давайте вместе, – он начал читать вслух: «Нашедшего прошу доставить на Совнаркомовскую, 8. А. Поволоцкому» – ну это, предположим, ясно. Теперь предупреждение: «Передайте Свете, Доця в опасности». Какая «Доця»? У вас же вроде сын?

– Доця – это сержант Доценко, – наперебой начали объяснять Морской и Светлана.

– Вот видите, вам в этом тексте проще разобраться, – сказал Поволоцкий и продолжил: – Теперь вот, вроде тоже все понятно: «Виновник этого, как и моих мучений, зашифрован тут. Скажите Свете имя:». Он ставит двоеточие, из чего можно сделать вывод, что нижеприведенные слова – шифр, в котором затаился этот самый виновник.

– Да-да, я тоже так считаю, – торопливо вставила Света, глядя на Поволоцкого с такой надеждой и мольбой, что Морской со вздохом отвернулся. За несколько минут до этого Саша уже делал попытки что-то распознать в дурацком Колином шифре, и новые усилия, почти наверняка, никакой сдвижки бы не принесли.

– Ну, может, по созвучию? – робко спросил, скорее сам себя, Поволоцкий. И снова прочитал:

– Уклюже дёт репаха.

Пот солвей, чисит про.

Ка раз и гарм приро!

Вам по звучанию эта сомнительная композиция ничье имя не напоминает? Нет? Вот и мне тоже.

– Но там же еще продолжение… – осторожно заметила Света.

– Тем более! – вздохнул Поволоцкий, но до конца «стихотворение» все же дочитал:

«Нки

колка

детс»

– Послушайте! – опять взмолилась Света. – Это наверняка что-то из ваших игр со словами. Коля рассказывал: вы в этом большой мастер. Как там вы назывались в Ленинграде? Ну, то течение, которым Коля восхищался. Которое запретили в 31 году и вас даже в ссылку из-за него направили. Оберуэты?

– Обэриуты, – хором поправили Поволоцкий и Морской. – ОБЭРИУ – Объединение реального искусства.

– Вот видите! – обрадовалась Света. – Свое зашифровали, значит, и Колину шифровку разгадать сможете.

– Ничего мы не шифровали, – автоматически ответил Поволоцкий, продолжая смотреть на обрывок простыни. – Есть такое понятие, как аббревиатура…

Света даже обиделась:

– Вообще-то я училась в школе. И в институте тоже. И в библиотеке работаю неспроста. Где тут аббревиатура? Раз так, то вы должны бы были быть обреи…

– Спокойно, – жестом остановил Свету Морской, – Саша явно не об этом.

– Да, Света, я не собирался вас обидеть. Я просто думал, может, тут, – Поволоцкий показал на последние три строчки Колиного текста, – аббревиатура. Но нет. «Нки колка детс» никак не расширяется. И сокращаться тоже не желает. А вот о первых строках у меня есть кое-какое мнение… Хотя, конечно, это графоманство чистой воды…

– Вы же не собирались обижать? – снова разобиделась Светлана.

– Смысл первой строки понятен, ведь так? «Уклюже дет репаха», это неуклюже идущая черепаха. В первой строке у слов забраны первые буквы. С «потом солвея» немножечко сложнее, но, если предположить, что он в полном своем виде «соловей», то выходит, во второй строке пропускается середина слова. Соловей ведь обычно «поет»? Вот и выходит, что «пот солвей, чисит про» – это «поет словей, чистит перо». Мне, конечно, совершенно не ясно, почему у него одно перо. Впрочем, в целом, зачем все это было городить, тоже не ясно.

– Что с последней строчкой? – предчувствуя скорую разгадку, хрипло спросил Морской, забыв обо всякой вежливости.

– В ней не хватает последних букв в словах, – невозмутимо ответил Поволоцкий. – «Приро» – это, очевидно, «природа», остальное тоже можно додумать. Типа «как различна и гармонична природа»! – Поэт снова несколько раз проговорил записанный Колей текст и усмехнулся: – Конечно, это не классический абсурд. Но в чем-то, может, даже интересно. Итак, исходный текст мы восстановили и даже вывели правило шифрования.

– Ура! – вдруг закричала Света и кинулась на шею Поволоцкому. – Вы гений! – причитала она. – Настоящий гений! Простите, что я на вас ворчала!

Морской, извиняясь, глянул в глаза приятелю, мол, «сами видите, нервы у Горленко не в порядке». Тот понимающе кивнул и, мягко отстранив Светлану, снова уставился на карандашные буквы.

– Только все это нам, увы, ничего не дает! – резюмировал он в конце концов. – «Нки – колка – детс» – звучит прям как проклятие. Мы знаем, что к первому слову надо добавить начало, ко второму – середину, а к третьему – конец. И что? И ничего. Вариантов вроде масса, но с именем не вяжется ни один. Например, если это «гонки-колонка-детсад», то получается «гоонад». Вы знаете кого-нибудь с именем Гоонад? Или с фамилией? Или хотя бы с чем-нибудь похожим. Товарищ Гоопод вам в жизни не встречался? – Половецкий даже разгорячился. – Устройство слов – плохое орудие шифровальщика. Оно слишком эфемерно и разномастно, чтобы можно было играть им в подобных ситуациях. Ну, – завершил он свой пассаж совсем уж неожиданно, – или же ваш Коля просто издевается…