Конец "Золотой лилии" - Валентин Пронин Страница 41

– Не мог ранить? – так же недовольно перебил полковник Ипатов. – Ворошиловский стрелок…

– Не мог, – мрачным выражением лица и холодным прищуром Сидорин явно не выказывал никакого чинопочитания. – Думал, будут стрелять из «шевроле», дверь-то была открыта… Но они рванули от меня навстречу движению, к повороту на мост. Между прочим, я запомнил номер иномарки…

– Знаем номер, – остановил желчный доклад капитана Полимеев. – Мне сразу после тебя звонили гаишники. «Шевроле» после светофора вмазался на скорости в громадный немецкий трайлер. Который был за рулем, погиб на месте. Второй, на заднем сиденье, пока жив. В тяжелом состоянии. А эту Сабло, товарищ полковник, – обратился майор к Ипатову, – мы уже неделю ищем. Она подозревается в убийстве важной свидетельницы и обвиняется в нанесении серьезной травмы старшему лейтенанту Рытькову. Парень находится в больнице.

– А машина чья, не сказали? – несколько смягчая недовольный тон, спросил полковник. – Обнаружили что-нибудь?

– Полный набор, Лев Иванович, – почти весело усмехнулся Полимеев. – Героина граммов двести. «Калашникова» нашли под сидением с запасом патронов. Два пистолета. Старый военный «Вальтер» в рабочем состоянии и газовый, переделанный для стрельбы пулями.

– Арсенал прямо, – заметил Сидорин, разговаривая и держась, будто он ровня начальству, и даже как бы ощущая свое действенное, активное превосходство. – Хорошо, хоть Бог за нас, меньше искать. А то я психанул на этот «шевроле»… Ну, думаю, упустил…

Полковник Ипатов прекрасно понимал, что такого опытного, смелого и упорного сыщика, как капитан Сидорин, во всем управлении поискать, да и в самом МУРе таких немного. Однако всякого хозяина отдельного кабинета раздражает, если у подчиненного излишне высокое мнение о себе. «Вот и будешь в капитанах сидеть, – с невольным злорадством мысленно рассуждал полковник, – хотя давно пора тебе получить майора. Когда стал бы полковником, тогда бы и понимал о себе, да и то – в пределах разумного. Эх ты, зануда…»

– Осторожно, – напомнил Полимеев эксперту, франтоватому, в фетровой шляпе и переброшенном за спину клетчатом шарфе. – Пистолетик дамский в пакет положи. Знаю, что знаешь, Боря. Между прочим, зарубежного выпуска вещица, новенький… Хромированный… Не угадаешь, какой?

– Английский, – небрежно поведал начальнику эксперт-криминалист, демонстрируя руководству квалификацию, затем назвал оружейную фирму и калибр.

«Всё знает, паршивец, – любовно подумал о нем майор. – Память – прямо компьютерная».

– Обыскали? – вмешался полковник. – Что там?

– Кошелек кожаный, с четырьмя отделениями, производство Казахстана. В кошельке три тысячи американских долларов и полторы рублями. Регистрация московская имеется, паспорт заграничный. Собиралась, видать, податься за кордон.

– Ого, ты гляди, – удивился Сидорин, словно чему-то фантастическому, необыкновенному; его опять стало лихорадить.

– Да, красотка была при деле, – заметил Полимеев. – А как, между прочим, экипирована-то, а?

– Последний писк, – сострил полковник Ипатов, достал платок, сморкнулся и вытер свои китайские усы. – Значит, так. Старший лейтенант Блазнин, бери Селимова и Минакова, езжайте по адресу регистрации. Проверьте и здесь квартиру, откуда она вышла. Работайте.

– Я пока свободен? Разрешите идти? – обратился к полковнику Сидорин.

– Приготовьте подробный отчет о случившемся. Свободны, – официальным тоном разрешил Ипатов.

– Иди, отдыхай, Валера, – видя, что Сидорину не по себе, сочувствующе подхватил Полимеев. – Сними напряжение, вздремни часика два.

Сидорин посмотрел на Юлию Сабло, отвернулся и пошел к своей «Волге». Полковник Ипатов счел за лучшее ничем больше не напутствовать капитана.

* * *

В комнату номер одиннадцать постучали. Из-за двери явился представительный мужчина лет тридцати пяти в добротном, подбитом цигейкой пальто и пыжиковой шапке. Гладко выбрит, лицо крупное, значительное, улыбка любезная до приторности. Вообще что-то слащавое в складке рта и взгляде голубых глаз.

Представительный мужчина слегка поклонился и снял пыжиковую шапку, обнажив голову под откинутой назад каштановой шевелюрой. Лоб гладкий, уши большие, но породистой формы.

– Прошу прощения, господин старший оперуполномоченный, желательно было бы побеседовать с вами на тему, которая может вас заинтересовать, – витиевато произнес вошедший.

– А именно? – не слишком приветливо уточнил Маслаченко, отодвигая бумаги со следственным материалом по плодоовощной ярмарке.

– Дело касается моего бывшего сослуживца, погибшего при невыясненных обстоятельствах. Извиняюсь, не представился. Артист Московского музыкального театра Богаевский Федор Александрович. Вот мое театральное удостоверение.

– Где произошло… несчастье с вашим сослуживцем?

– Он снимал квартиру на Новом Арбате, там был зарегистрирован и там же погиб.

– Почему вы пришли к нам? Обратитесь на Арбат в пятое управление. Или прямо на Петровку.

– Буквально полчаса назад я случайно увидел здесь, в Строгино, одного человека. Он выходил из элитного жилого дома за Троицким торговым центром, садился в «мерседес»… – Богаевский развел руками, как бы показывая жестом, что вынужден обратиться в местное управление МВД, при этом он слегка пошатнулся, как будто идея криминального характера прорабатывалась в его голове не совсем трезвыми мозгами.

– Присаживайтесь, – хмуро пригласил его капитан, указав на стул.

– Так вот, – артист сел, расстегнул подбитое цигейкой пальто, положил ногу на ногу и начал рассказывать. – Я работаю в оперном ансамбле… Не солист… хм… работаю уже десять лет. Года два тому назад, господин следователь, в наш коллектив поступил по конкурсу молодой человек. Образование консерваторское, миловидный, среднего роста. Тенор. Одевался модно, немного крикливо. Ну, василькового колера пиджак в талию, чересчур обтягивающие джинсы или брюки, простроченные люрексом, золоченой ниткой, и тому подобное… Щеки всегда румяные, волосы завивал, подбородок пухлый, улыбочка с золотым фиксом… Носил, ко всему прочему, маленькие усики. Примерно такой вот портрет. Словом, тенор-душка. Сладкий красавчик, так сказать.

– Нельзя ли ближе к случившемуся с ним несчастью? И поясните, почему вы подозреваете гражданина, которого увидели недавно? – остановил словоохотливого артиста Маслаченко; его немного коробило от произносимого с удовольствием «господин старший оперуполномоченный» или «господин следователь» и от явного любования говорившего собственным раскатистым басом.

Стукнула дверь. Вошел боком странно серый, насупившийся Сидорин.

– Андрей, у тебя дело срочное? Мне надо расслабиться, что ли… У меня там… – Он хрипло закашлялся.

– Знаю, знаю, Валерий Фомич. Всё знаю. Сейчас помогу. Гражданин…

– Богаевский, – с готовностью подсказал артист музыкального театра.