Госпожа Кофе - Анна Данилова Страница 41

Эти два года я жила в настоящем кошмаре и выхода из создавшегося положения не видела. Я никак не могла успокоиться после того, что случилось. Казалось бы, ну что такого особенного в том, что Яков уехал. Многие мужчины бросают своих возлюбленных, да что там возлюбленных – жен! А Вероника никогда не была ему женой, хотя страстно об этом мечтала. Я отговаривала ее от связи с ним, говорила, что между ними огромная разница в возрасте – двадцать лет, и что никакие деньги не помогут ему стать моложе и увидеть ее в другом свете, как равную. Для него она всегда была и будет просто красивой покорной девочкой, которой можно морочить голову пустыми обещаниями и клятвами. Конечно, я встречалась с ним, приезжала в Пристанное, чтобы поговорить, объяснить, что нельзя так поступать с невинным созданием, к тому же имеющим на руках новорожденную дочь. Но Яков только отшучивался, называл меня старой, с упадническими настроениями тещей, смеялся от души над моими страхами и уверял, что все будет хорошо, что он непременно, причем в самое ближайшее время, разведется со своей женой и женится на Веронике. Я понимала и его. Конечно, он был еще относительно молод, и впереди у него была еще целая жизнь с хорошей перспективой в другой стране, где его ожидала карьера и поддержка очень богатого брата. И таких, как моя дочь, у него могло быть еще десятки. К тому же он и тогда, еще находясь здесь, был богат и с помощью денег решал все свои проблемы. Он веселый, жизнерадостный, вносил в жизнь моей дочери праздник, и это я тоже не могла не понимать. И моя дурочка влюбилась в него не на шутку. Узнав о его предстоящем отъезде, она заранее начала паниковать, нервничать, постоянно задавала вопросы, не доверяла, отчаивалась. Даже развод Якова с женой Ириной, о котором Вероника так мечтала, не принес ей радости. Она беспрестанно задавала ему один и тот же вопрос: ты вернешься, когда? Яков отвечал ей, что как только он освоится и закрепится на новом месте и купит дом, так сразу же вернется в Россию, где они оформят брак, и он сразу же заберет ее с детьми. Мол, это решено, иначе и быть не может! Если бы я не знала Якова, то не стала бы успокаивать дочь, не стала бы уверять ее в том, что он говорит правду. Тем более что до того времени все, что он ей обещал, выполнялось. В точности и в срок. Несмотря на тяжелый развод, доставшийся ему, можно сказать, с кровью и большими материальными потерями, он все же успел до своего отъезда купить Веронике квартиру, обставить ее, обеспечить Веронику с детьми всем необходимым, а уже перед самым отъездом, когда она и вовсе места себе не находила в предчувствии страшной тоски, он отвез ее на море, одну, без детей, где они провели целую неделю вдвоем. Потом Вероника скажет, что так он прощался с ней.

После его отъезда на нее было больно смотреть. Она занималась детьми, но старалась не выходить из дома – все ждала телефонного звонка. Мне пришлось даже сказать всем ее знакомым и родственникам, чтобы они лишний раз ей не звонили, чтобы звонили мне, а я передам все, что нужно. Чтобы ее лишний раз не травмировать звучанием телефонного звонка.

Яков звонил, рассказывал ей о том, как ему тяжело приходится на новом месте, какой сложный характер у его брата и как нелегко заниматься бизнесом, когда не знаешь языка. Вероника мне все пересказывала и иногда даже выглядела вполне счастливой, пребывающей в каком-то трепетном ожидании.

Однажды вечером она сказала мне со слезами на глазах, когда мы с ней прогуливались по парку с колясками, что дом в Пристанном после развода стал собственностью И. и что это – несправедливо, ведь у И. уже есть дом на Волге, неподалеку от Курдюма. Что, скорее всего, И. продаст этот дом, и душа в нем, в доме то есть, умрет. Я объяснила ей, что И. в данной ситуации можно только посочувствовать. Абстрагироваться и посочувствовать. Ведь с Яковом у нее не было детей, он ее бросил, она осталась одна. А дом – бог с ним, с домом. Вот приедет Яков, говорю я ей, вы поженитесь и переедете в Хайфу. В сущности, все к тому шло.

Через два дня я проснулась и поняла, что что-то произошло. Тревога. Я ее почувствовала, мне стало нехорошо, до тошноты, до головокружения. Я позвонила Веронике, но она мне не ответила. Тогда я взяла такси и поехала к ней. Квартиру никто не открывал. У меня были ключи, я еще в подъезде слышала детские крики. Я ворвалась в квартиру, дети, мокрые, голодные, кричали так, что у меня волосы на голове зашевелились от ужаса. Вероники дома не было. Мне с трудом удалось успокоить детей, переодеть, накормить и уложить спать. Вернее, я легла с ними, прижала их к себе, маленькую Танюшку и грудного Мишеньку, согрела их теплом своего тела и своих слез. Когда они уснули, я даже не посмела пошевелиться, хотя у меня чуть не лопнул мочевой пузырь.

Вероника вернулась поздно вечером. Она была никакая. Сказала, вытаскивая с меланхолическим видом из волос веточки, что была в Пристанном – ездила посмотреть на дом. И ей показалось, что она видела Якова.

«Знаешь, мама, там был Яков, и я, и наши дети. Потом подул ветер, мы замерзли и пошли в дом. А дома я пожарила свежих карпов. Такой запах был! На весь поселок! Вот, на, понюхай, у меня свитер до сих пор пахнет жареной рыбой».

И я поняла, что надо срочно звонить Егору.

Она постоянно писала ему письма и позволяла мне их читать. И я читала, потому что мне надо было знать, насколько далеко зашла ее болезнь. Известие о смерти Якова пришло на второй день после ее поездки в Пристанное. И я подумала, что между моей дочерью и Яковом действительно существовала связь. И что в тот момент, когда Веронику посетили первые галлюцинации и она увидела себя вместе с Яковом в доме, в Хайфе остановилось его сердце.

Где-то через пару дней у нас появился Захар, он выразил соболезнования и сказал, что после Якова он просто как друг обязан позаботиться о Веронике и детях. Второй Яков, подумалось мне. Женатый, занятой, но находящийся в постоянном поиске идеала. Как и его друг Яков. Вероника была в черном, и этот цвет и белизна лица делали ее еще красивее, трагичнее и, как мне думается (если судить по тем взглядам, которые бросал на нее Захар), соблазнительнее. Думаю, она должна была перейти Захару, как эстафета. Я ничего не рассказала Захару о прогрессирующей болезни Вероники. Просто язык не повернулся. А сам он все ее странности и молчаливость объяснял скорбью.

Вся забота о детях легла на мои плечи, и я ждала, ждала, когда же мы сядем все за круглый стол и обсудим ситуацию – всей семьей. Но если за Веронику я была спокойна, то за Егора беспокоилась – как он отнесется к воспитанию чужих детей? Готов ли он к этому?

Егор оказался много человечнее, добрее, чем я от него ожидала. Думаю, перед тем как решиться обзавестись практически новой семьей, он много думал. Он не из тех, кто быстро принимает решение. Он – человек ответственный, и я рада, что у моей дочери такой муж. Конечно, я переживаю. Я постоянно езжу к ним, помогаю, стараюсь как-то облегчить Веронике жизнь. Все меньше времени остается на себя. Еще мне не дает покоя болезнь дочери. Она продолжает писать письма Якову. Мне кажется, она все же осознала, что его больше нет и никогда не будет, но она живет этим общением, этими частыми письмами к нему. Ей так легче, значит, легче и мне. Я же ее мать, и я постоянно думаю о ней.