Седьмой выстрел - Даниэль Виктор Страница 41

— Занимательная история, мистер Холмс, — сказал Бьюкенен.

Он до сих пор был столь же невозмутим, как и в начале нашего разговора, хотя я, кажется, заметил, что его рука, держащая бокал, еле заметно дёрнулась, когда Холмс произнёс слово «живот».

— Возможно, — продолжал сенатор, — в припадке безумия Алтамонт вообразил, что навредивший мне Филлипс заслуживает смерти. Или, может быть, он ошибочно решил, что я приказал убить Филлипса, как вы предположили, и думал при этом, что защищает меня. Или втайне от меня находился на службе у одного из тех многочисленных сенаторов, которые, как я доверительно сообщил вам, были бы более чем счастливы увидеть Филлипса мёртвым. Но даже если всё, что вы приписываете Алтамонту, правда, я не вижу, какое отношение это имеет ко мне.

— Как насчёт вашей книги, найденной рядом с телом ван ден Акера?

— Это всё Алтамонт. Я не могу отвечать за то, что он с ней сделал. Нет, мистер Холмс, боюсь, вам придётся придумать что-нибудь получше.

Бьюкенен поставил бокал на столик. Шерлок Холмс достал из-за пазухи свою маленькую записную книжечку с потрёпанными страницами и вытащил оттуда газетную вырезку, которую мы нашли рядом с телом Алтамонта. Он положил этот клочок бумаги на гладкую, отполированную поверхность стола и подтолкнул к сенатору.

Бьюкенен перечитал заметку, но, столь же невозмутимый, как и прежде, молча вернул бумажку Холмсу.

— Сигару, господа? — невинно осведомился он.

Мы с Холмсом отказались.

Бьюкенен пожал плечами:

— Тем лучше. Троица — это к несчастью. — И, вставая, заметил: — А теперь вы должны меня извинить, господа. Я слишком долго заставляю жену ждать. Разговор окончен.

Он повернулся и вышел из комнаты.

— И что теперь, Холмс? — спросил я. — Он совершенно проигнорировал газетную вырезку.

Но мой товарищ всё ещё смотрел на длинный коридор, в котором скрылся Бьюкенен. Стальные глаза Холмса сузились, он сложил пальцы домиком, как часто делал, когда погружался в раздумье.

Когда он наконец заговорил, то не ответил на мой вопрос, но задал свой собственный:

— Вы заметили, как упрямо он намекал на виновность других сенаторов, Уотсон?

— Раз вы упомянули об этом, Холмс, — он предположил, что Алтамонт мог работать на кого-то ещё. Послушать Бьюкенена, так многие сенаторы были бы рады отомстить Филлипсу. Но почему он никак не отреагировал на заметку в «Вашингтон пост»?

— Это неважно, дружище. Важно другое: он как будто попытался заронить в нас подозрение, намекая на некую коллективную вину сенаторов, круговую поруку.

Холмс потянулся за бренди с содовой, которое заказал для нас Бьюкенен.

— Но вы предполагаете, что виновен только один? — спросил я.

Шерлок Холмс отпил бренди. Наблюдая за игрой света на гранях хрустального бокала, он медленно произнёс:

— Убийство — странная штука, мой друг. Иногда это очень личное дело, а иногда его совершают, только если к этому подталкивают другие. Но идёмте, — подвёл он итог, ставя бокал на стол. — Давайте вернёмся домой и поразмышляем над этим делом.

Мы быстрым шагом возвратились на улицу Королевы Анны. Холмс и впрямь мог размышлять над делом сутки напролёт. Я же слишком нуждался в отдыхе, чтобы думать о чём-то, кроме мягкой подушки.

На следующий день я проснулся поздно — тёмное и сырое апрельское утро, безусловно, споспешествовало стараниям Морфея. К тому времени, когда я появился в столовой, Холмс уже ушёл по своим делам. В записке, оставленной на столе, сообщалось, что он рассчитывает вернуться к чаю, а день проведёт в магазинах готовой одежды на Оксфорд-стрит и Риджент-стрит — с какой целью, я не мог себе и представить.

Весь день я писал письмо жене, в котором, умолчав о незавершённом деле, поведал про наши нью-йоркские приключения. Я приложил все усилия, чтобы приуменьшить приятные стороны заморского вояжа. В конце концов, несмотря на отвращение к морским путешествиям, миссис Уотсон всегда интересовалась.

Соединёнными Штатами, поэтому не стоило создавать ощущение, будто я побывал в увеселительной поездке, ведь, по сути, она таковой не являлась.

Как только пробило четыре, Полли проводила в гостиную Холмса. Я хотел было спросить, чем он весь день занимался, но мой друг приложил палец к губам.

— Позже, Уотсон, — сказал он, а потом обратился к Полли: — Пригласите их сюда!

Я мог ожидать чего угодно, но только не стайку из десятка мальчишек лет двенадцати-тринадцати, одетых в вельветиновые ливреи с блестящими латунными бляхами на груди. Они ввалились в комнату, словно армия захватчиков, но при них была куча свёртков (очевидно, покупок Холмса), и выглядели они детским хором из какой-нибудь постановки «Йоменов» [48]в современных костюмах. Казалось, ещё чуть-чуть — и они запоют!

Холмс велел ребятам сложить свёртки на столе, а затем, щёлкнув пальцами, повёл ватагу к выходу. В ожидании Холмса я сумел разглядеть, что на свёртках значились названия различных магазинов с Бонд-стрит, Стрэнда и Сент-Джеймс-стрит, а также улиц, которые упоминались в его записке. О содержании и назначении этих покупок я даже не догадывался.

— Холмс! — воскликнул я, когда он вернулся в гостиную. — Я знаю, что представительницы прекрасного пола часто избавляются от беспокойства с помощью походов по магазинам, но никак не ожидал, что и вы стали жертвой этой страсти.

— Спокойствие, мой друг, — подмигнул Холмс. — Давайте-ка выпьем чаю, а потом я всё объясню.

Я позвонил в колокольчик и велел Полли подавать на стол, а Холмс отнёс свёртки в спальню, которую я предоставил в его распоряжение. Он с аппетитом принялся за чай и сэндвичи с огурцом, а я, напротив, был рассеян, безуспешно пытаясь уяснить, как он намерен изобличить Бьюкенена.

Прикончив вторую чашку чая, Холмс наконец отправился в спальню, но буквально через секунду выскочил оттуда и стал оглядывать гостиную. Его взгляд упал на диван-честерфилд, на котором я сидел, обтянутый синим бархатом, большой, мягкий, с подлокотниками.

— Отлично! — воскликнул он и, подхватив лежавшую на подлокотнике плоскую подушку, опять скрылся у себя в комнате.

С добрых полчаса я слышал, как он ходит по комнате туда-сюда. Мне показалось, он переодевается, но в какой костюм? Это оставалось для меня загадкой, как и то, для чего ему понадобилась подушка.

— Уотсон, вы готовы? — крикнул он наконец.

Лишь после того, как я неуверенно ответил «да», он снова вошёл в гостиную.

Я знал, что Шерлок Холмс — мастер перевоплощения. Я знал, что одно время у него имелось пять разбросанных по всему Лондону укромных местечек, где он мог переодеться, приняв любое обличье. Но я никогда не переставал изумляться его невероятной способности менять внешность, пользуясь минимумом грима. Он добивался полного эффекта, создавая человека, абсолютно не похожего на него самого, — не образ личности, но именно саму личность.