Заезд на выживание - Дик Фрэнсис Страница 41

— Ладно, — ответил я. — Договорились.

— Позвонишь с крута победителей, — добавила она.

— Будем надеяться, — с улыбкой ответил я.

— Желаю удачи, — сказала она.

— Спасибо, — ответил я, но она уже отключилась.

Я сам удивился, до чего был разочарован. Анжела никогда не смотрела скачки с моим участием. Говорила, что не может в этот день проглотить ни кусочка, что желудок скручивается в узлы — от страха, что я могу получить травму. К концу ее жизни я почти перестал участвовать в скачках, просто невыносимо было видеть, как она мучается, бедняжка. После ее смерти я медленно возвращался в седло, начинал с утренних выездов на конюшнях Пола Ньюингтона, пускал лошадь в галоп — то было единственное средство хоть как-то побороть горечь утраты и одиночества.

И вот теперь мне страшно хотелось, чтоб Элеонор была здесь, рядом, в столь знаменательный день. Но, может, она тоже ненавидит скачки. И может, с надеждой подумал я, по той же причине, что и Анжела.

На ипподром я прибыл загодя, чтоб не попасть в пробку. Ночь провел в маленькой гостинице на Клив-Хилл, с видом на железнодорожные пути. Именно здесь я должен был остановиться год назад, и супружеская пара, владельцы гостиницы, с радостью прикарманила мою стопроцентную предоплату за прошлый год и сдала мой номер, узнав, что я не приеду. Впрочем, к их чести, следовало признать, они с радостью приняли мой заказ на этот год — наверняка в надежде снова получить прибыль. В радиусе пятидесяти миль от Челтенхема в гостиницах не осталось ни одного свободного номера, все были заказаны и оплачены вперед чуть ли не за год в ожидании этих четырех дней.

Я припарковал взятую напрокат машину на стоянке для жокеев, прошел в корпус, затем — в комнату для взвешивания, а уже оттуда — в святилище, раздевалку для жокеев. Повесил сумку на крючок и вышел на террасу, чувствуя себя в этой толпе тренеров, журналистов и жокеев как рыба в воде. Я просто обожал эту атмосферу. Она разительно отличалась от душных и тихих залов суда, где все происходило с томительной, почти болезненной медлительностью.

Ко мне подошел спортивный репортер одной из газет.

— Привет, Перри, — сказал он. — Ну как поживает ваш клиент?

— Какой клиент? — спросил я. — И потом я не Перри, а Джеффри.

Он засмеялся. Он не хуже меня знал мое настоящее имя.

— О'кей, Джеффри, — с сарказмом заметил он. — Так как ваш клиент, Стив Митчелл?

— Прекрасно, — ответил я. — Насколько мне известно. Но, может, вы знаете больше моего.

— Так он виновен?

— Не имею права комментировать дело, которое еще не дошло до суда, — ответил я. — Это будет расценено как неуважение к суду.

— Знаю, — кивнул он. — Но если на ушко, между нами, мальчиками?

— Советую дождаться суда, — ответил я. — Присяжные будут решать.

— И времени им много не понадобится, насколько я слышал, — со смехом заметил он.

— Интересно, что же такое вы слышали? — спросил я.

— Что это Митчелл прикончил его. За то, что Барлоу винил его в убийстве сестры.

— Кто это вам сказал? — спросил я.

— Да в зале для прессы все только об этом и говорят, — ответил он.

— И вы с ними согласны?

— Ну, да, — не слишком уверенно произнес он. — Думаю, что так оно и было.

Повисла неловкая пауза, оба мы молчали. Затем он махнул на прощанье рукой и отошел. Отправился на поиски следующей жертвы.

Я стоял и впитывал атмосферу праздника. Даже погода соответствовала событию. Солнце выглянуло из-за пушистых белых облачков, согревая сердца и души семидесяти тысяч любителей скачек. Таким был Челтенхем в день соревнований на «Золотой кубок», и ничто не могло сравниться по великолепию с этим днем.

— Привет, Джефф, — подошел Ник Осборн, улыбнулся.

— Привет, Ник, — мы обменялись теплым дружеским рукопожатием. Вчера между нами было установлено перемирие. — Из твоих сегодня кто-нибудь бежит? — Я знал, что он вроде не выставил ни одну из своих лошадей, но мало ли что.

— Есть один новичок, в скачке с барьерами, — ответил он. — Хотя шансов у него маловато.

— В любом случае желаю удачи, — сказал я.

— И тебе тоже удачи. На Сэндмене.

— Спасибо.

Мы поболтали еще немного, обсуждая свои и чужие шансы, и, как всегда бывает в такой день, вернулись к размышлениям на тему того, кто выиграет сегодня главный приз.

Первый забег начинался в два часа, к этому времени живот у меня скрутило так, словно я был жеребцом, доставленным в клинику Элеонор с заворотом кишок. Словом, нервничал страшно. Сел на скамью рядом с раздевалкой и пытался успокоиться. И даже умудрился проглотить маленький сандвич с сыром и маринованным огурцом и запить его чаем — стол с закусками и напитками был накрыт для жокеев в весовой.

Надо сказать, нервничал не я один. Для профессионалов высшего разряда на хороших лошадях шансов в Челтенхеме было не так уж много. Для жокеев, чьи лошади занимали третью-четвертую строчку в рейтинге, скачки на «Золотой кубок» могли определить всю их дальнейшую карьеру. Победителей — и лошадей, и жокеев — будут долго чтить и помнить.

Большую часть дня я провел, сидя в раздевалке, наедине со своими мыслями. Я перебирал в уме все нюансы предстоящих скачек, прикидывал, где и когда хочу оказаться в тот или иной момент, бежать ли нам по внутреннему кругу, сокращая тем самым расстояние, или по внешнему, где больше пространства для маневра. Сэндмен был в прекрасной форме, я — тоже. И я от души надеялся, что сценарий Сэндоуна в прошлом ноябре, когда я проиграл по своей вине, не повторится. Нет, сегодня и лошади, и жокею хватит выносливости подняться на Челтенхемский холм после дистанции в три с половиной мили.

Я встал на весы в жокейском костюме с седлом в руках, с фетровой подкладкой под ним, с накидкой с номером и хитроумным изобретением — специальной тканью, которую кладут под седло и в карманы которой подкладывают свинцовые прокладки, чтоб лежала ровно. На цифровых весах высветилось двенадцать стоунов, вполне проходной вес, и паренек, проводивший взвешивание, внес этот результат в список. Как правило, жокеи не любят класть лишние свинцовые прокладки — лишний вес для лошади, но я втайне порадовался тому, что подложил целых восемь фунтов, особенно с учетом того обстоятельства, что седло у меня было тяжелей, чем у большинства любителей, ждущих своей очереди на взвешивание. Бег, катание на лыжах, диета принесли свой результат — сам я весил значительно меньше, чем в прошлом году. Да если б я поднялся на весы в чем мать родила, то не дотянул бы и до одиннадцати стоунов, так что нести двенадцать лошади будет легко.

С весом Сэндмена у меня никогда не было особых проблем, парень у меня он был упитанный и даже в гандикапе был близок по весу к самой верхней, предельной планке. Кое-кто из жокеев вел непрестанную каждодневную борьбу за снижение собственного веса, но это, на мой взгляд, лишь обостряло общеизвестную проблему: средний вес населения увеличивался, а у жокеев оставался на том же уровне.