Время действовать - Буби Сурандер Страница 41

Я потрогал ручку резной дубовой двери. Дверь была не заперта.

— Ладно, — снова сказал я, придерживая дверь для Зверя.

Мы скользнули в холл, настороженные, словно испуганные коты.

Мебель стильная, ковры восточные, кричащие полотна на стенах, и в глубине, за письменным столом, на коем можно бы было проводить чемпионат мира по настольному теннису, — какая-то женщина.

— Добро пожаловать, — произнесла она с хорошо заученной вежливостью.

Тот самый голос, аэропортовский. На его хозяйку стоило посмотреть. Ее будто изготовили в соседнем гараже, где стояли «порше»: полировка на лице, обтекаемые формы прически, выдвижные обводы в лифчике, документы указывают на 1948 год, но корпус сменили в прошлом году. Она была столь же натуральна, как пластмассовый огурец на витрине, и сексуальности в ней было столько же.

— Директор Далль ожидал только одного посетителя.

По-видимому, она была идеальной секретаршей для владельца «порше». Я не мог глаз от нее отвести. Корсет, должно быть, сварен из нержавейки.

— Придется ему примириться с двумя, — сказал я.

Она изучала мое измочаленное лицо. Улыбнулась вдруг, показав идеально белые зубы. Наклонилась к переговорнику и сказала:

— Здесь два посетителя. Попросить их войти?

Из репродуктора раздалось что-то неразборчивое, и она указала на еще одну дубовую, двойную дверь. Та медленно скользнула вверх. Видно, она нажала на кнопку.

Я шел, широко шагая, по темному ковру, расстилавшемуся от стены до стены. Комната была величиной с поле, в ней можно было чинить самолеты. Две стены — сплошные окна. Зверь шел вплотную за мной, мы оба остановились в удивлении, едва переступив порог.

Вся комната пропахла сладкими духами.

А он был в ней один.

Густав Далль сидел в пухлом кожаном кресле как раз там, где углом сходились большие окна. Комната была обставлена скромно. Тяжелые белые гардины из расшитого вручную шелка струились по двум стенам, предметы искусства стоимостью в миллионы были развешаны по двум другим. Мебель из бородавчатой березы, посуда с гравировкой, бронза — все это хвастливо сгрудилось вокруг письменного стола.

Зверь и я стояли, принюхиваясь. Запах духов был одуряющий.

— И кто же это из вас выпендривался по телефону?

Голос был хриплый, затрудненный.

— Я, — ответил я. — Уютное тут у тебя гнездышко.

Он был здоровенный — невысок ростом, но широкоплечий и плотный. Мое распухшее лицо явно забавляло его, но до улыбки дело не дошло.

— Почему? — прохрипел он.

— Что — почему?

— Почему выпендривался?

Я пожал плечами:

— Надо было как-то попасть сюда.

Он засмеялся — тоже с хрипотцой:

— Ты небось мастак... выпендриться. Это видно... по твоему лицу...

Вера в себя просто била в нем ключом. Запах духов ходил по комнате волнами. Щеки у него были выбриты до блеска, голубые глаза с красными прожилками, волосы плотно приглажены.

— Borracho, — сказал Зверь, не глядя на меня.

Я кивнул.

Густав Далль был алкоголик. Знакомый облик — таких, как он, я видывал и ранее.

Выпьют и закуролесят. А с похмелья начинают ко всему придираться. В полночь — генералы, наутро — капралы. Крикливые и злобные перед тем, как отключиться, въедливые и придирчивые на работе утром. Утренние часы — самые ценные, а им приходится доказывать, что для настоящих мужчин алкоголь накануне вечером — так, пустячок, приятное времяпрепровождение. По утрам-то они в порядке, хоть на выставку. Благоухают лосьоном, дезодорантом и присыпкой для ног.

Такие алкоголики всегда ухоженны, всегда нахальны, всегда настырны.

— Вот она, Швеция, — сказал я, не обращаясь ни к кому.

Публика насторожилась, ожидая дальнейших проявлений мудрости.

— В Швеции люди думают, что чем ты громогласнее выступаешь на совещаниях, тем ты напористее в деле.

Далль улыбнулся, но по вискам у него тек пот — это выходил вчерашний алкоголь.

— Я деловой человек, — прогудел он, как бы рассуждая о чем-то. Голос звучал глухо, но спокойно. — Веду дела такого уровня, что на меня всегда обращено внимание. Правительство, госбанк, биржа, средства информации. Все за мной наблюдают. Я не могу позволить себе никаких скандалов. Они могут стоить мне слишком дорого.

— Труп, — сказал я, — труп, который раскачивается на веревке под потолком в разгар всех твоих операций с компаниями по охране, — это могло бы считаться скандалом?

Густав Далль молча кивнул. Я не продолжал.

— Случается, — прохрипел Густав Далль, — что сюда приходят люди, чтобы угрожать мне. Угрожают тем, что мне нужно меньше всего, то есть скандалами. — Он фыркнул. — Деловые люди моего уровня быстро приноравливаются управляться со скандалами. Это вообще-то просто... надо избегать их или не допускать. — Тут он улыбнулся с видом раздражающего превосходства. — А от тех, кто угрожает... откупаются. Следуя чисто деловым принципам. Обычно это стоит пятьдесят тысяч крон.

Он сделал нарочитую паузу. В комнате было тихо.

— Такова цена просчетов, — зло прохрипел он под конец.

Новая деланная пауза. Я взглянул на Зверя. Он стоял в центре ковра, скрестив руки на груди. Лицо его ничего не выражало.

Густав Далль отхаркался.

— Обычно я делаю так: «А» приходит, хочет продать скандал. Я предлагаю пятьдесят тысяч крон. Он говорит «нет». Тогда я обращаюсь к «Б», возглавляющему специализированную организацию, и говорю: «А» упрямится, ты его не уговоришь? Получишь пятьдесят тысяч крон!

Он мрачно улыбнулся.

— Пока что мне всегда везло. И оба решения стоят одинаково. Что доказывает, что деловой подход к проблемам — самый здоровый.

— Ты и с Юлиусом Боммером сделал то же самое? — спросил я.

Густав Далль помотал головой.

— Нет, — прохрипел он, улыбаясь, — мои специалисты никого не убивают. И кто такой этот Юлиус Боммер?

Я звучно вздохнул.

— Деловая жизнь похожа на все остальное, — сказал я. — И хуже всего, что и там попадаются самоуверенные индюки.

Его улыбка стала еще шире. Он обожал ругаться.

— Вести дела — не бог весть какое искусство, — продолжал я. — Рецепт один: покупай подешевле, продавай подороже. Но дела могут запутаться, если столкнешься с такими тупыми гусаками, как ты. Людьми, которые даже не могут отличить покупателя от продавца.

В светло-голубых глазах что-то блеснуло.

— О, — сказал он весело, — ты, значит, хочешь что-то у меня купить?

Я присел на одну из березовых скамеечек.