Жена нелегала - Андрей Остальский Страница 41

Откуда это было известно? Да непонятно откуда. Известно, и все тут.

Джули покраснела. Какой ужас! Это же просто разврат! Может, это пара в углу своим примером так на нее подействовала? Или вдруг забродили в ней знаменитые женские соки, о которых она столько слышала и читала, но в существование которых до сих пор до конца не верила?

Она как бы вдруг разделилась на двух Джули: одна с упоением внимала рассказу о необычной, полной приключений жизни вольнонаемного фотографа, который колесит по всему миру, живет в самолетах и на поездах, чуть ли не весь земной шар изъездил и все войны освещал. И чего только он не навидался, жизнью рисковал, но стал знаменит в своем деле, очень неплохо зарабатывает, хотя, бывает иногда, мечтает все-таки о своем уголке, тихом пристанище, где можно было бы перевести дух.

А вторая Джули наслаждалась бархатным голосом, который проникал во все поры ее организма, его губами, ровными белыми зубами, его сильными длинными пальцами. И — да, да — мысленно раздевала его и себя заодно, воображала их обоих голыми, на ее кровати, да хоть на ковре, да где угодно. И упивалась этой греховной картиной совершенно.

Она не понимала только, сможет ли сделать ему неприличное предложение, справится ли, выговорит ли жгучие слова, не потеряет ли голос. А что же делать? Просто взять его сейчас за руку и вести к себе домой, ничего не говоря? Да он, наверно, будет шокирован. Подумает: маньячка какая-то…

Понятно одно: надо заполучить его, хоть ненадолго! Даже если на один раз всего, потом будет что вспоминать всю жизнь. И ребенка, ребенка бы от него родить или двух, да чем больше, тем лучше! Красивых, умных, счастливых. Потому что какие еще от него могут быть дети?

Но как объяснить ему все это? Да еще так, чтобы он не испугался? Да и как слова подобрать?

— Вы знаете, Карл… — попробовала она, но тут же осеклась. Хрип какой-то выходил. Ничего не получалось. Ничего!

— Вы с кем живете? — вдруг спросил он. Он будто помогал ей.

И голос сразу нашелся!

— Я живу одна, совершенно одна!

— Серьезно? — удивился он.

— Понимаете, я поздний ребенок, и два года назад мои родители умерли, один за другим. Печально, конечно… Но, по крайней мере, они оставили мне целый дом с садом. У меня есть тетя — вы ее видели на пароме, но она живет совершенно отдельно.

— Какое грустное совпадение. Я ведь тоже круглый сирота, — сказал Карл и после небольшой паузы спросил: — Ну, у такой невесты прехорошенькой, да еще с таким наследством, наверно, от женихов отбоя нет?

Нет-нет! То есть да. Отбоя нет. Но никого, с кем хотелось бы жизнь связать. Так все, несерьезно…

И смогла наконец прямо посмотреть ему в глаза. Чтобы он понял. И тут же стушевалась. Что же это я делаю? Навязываю себя человеку, о котором ничегошеньки не знаю. Может, он… Как это? Жиголо, альфонс, например. Или того хуже…

Но Карл тоже вдруг смешался. Отвел глаза. Засмущался как будто. И это ей так понравилось! Как тогда, на пароме. Ну не бывает альфонсов, бандитов или развратников, которые бы так мило смущались! Или бывают? Она же по книжкам да по фильмам судит…

Карл вдруг посмотрел на часы. Откашлялся. Сказал тихо и грустно:

— К сожалению, мне надо ехать. У меня паром через полчаса. А вечером мне надо быть в Брюсселе. Но… если вы дадите мне свой адрес… Я могу заехать на обратном пути. Дней через пять.

И поднял свои бездонные черные глаза.

Джули снова покраснела. На этот раз сильно. Стала наверняка совершенно пунцовой. Достала ручку из сумки. И медленно, отдавая себе отчет в том, что делает, стала писать адрес на салфетке. Это было страшно стыдно. И в то же время страшно приятно. Как будто она уже… уже она… Голова гудела, но главное — невиданно сладкая немота разливалась по внутренностям. По этим… как их прилично называть? По чреслам. Вот.

По-прежнему горя всем лицом и не глядя на него, она сказала хриплым голосом:

— После шести я почти всегда бываю дома.

Потом решилась посмотреть ему снова в глаза.

А он улыбнулся в ответ своей сногсшибательной улыбкой. И сразу стало легко и просто. И никакого стыда. Все именно так, как должно быть. Красиво. И правильно!

После того как он расплатился и, махнув ей рукой, вышел, Джули еще долго сидела в оцепенении. Она больше ничего такого неприличного не воображала — нет. А зачем? Придет пора, и все случится как должно.

Она просто сидела и улыбалась. И была счастлива. Такое было у нее занятие — быть счастливой, — а потом заказала себе еще рюмку красного вина. Но это уже было лишнее. Она была и так пьяна, без всякого алкоголя.

И тут вдруг — чуть-чуть она с Карлом разминулась — в кафе ввалилась тетушкина подруга Бриджит. Привела с собой своих гостей из Лондона, как выяснилось. И виду, конечно, не подала, что удивилась, застав в кафе Джули. Пьяную, судя по блуждающему взгляду и пунцового цвета лицу. Радушно так ее приветствовала, лицемерка. Представила своим друзьям. Но тетушка была проинформирована безотлагательно, позвонила в тот же вечер и устроила истерику. Решила, что Джули спивается. Ходит одна по ресторанам и распивает вино. В рабочее, причем, время.

Через пять дней он не приехал, а она так ждала. Не приехал и через шесть. И через семь. Но на восьмой день в девять вечера с небольшим — уже новости по Би-би-си начались — раздался звонок в дверь. У нее громкий такой, традиционный, был тогда звонок — покойника мог бы разбудить. И она шла к двери с бьющимся сердцем, ощупывая свое лицо, свое платье — все ли в порядке.

Карл стоял на пороге и улыбался.

— Извините. Все планы нарушились. Пришлось еще во Франкфурт смотаться.

— Могли бы позвонить, — вырвалось у нее. — А то я тревожилась.

Она не подозревала в тот момент, что впереди У нее теперь очень много таких тревог и этих приездов с опозданием на несколько дней. И неожиданных отъездов. И этих разговоров о звонке по телефону. Трудно, что ли, трубку поднять? Это скоро станет частью ее странной, беспокойной и то ли очень счастливой, то ли, наоборот, несчастной жизни. Но пока она еще ничего об этом не знала. Все было впереди.