Шут и император - Алан Гордон Страница 41

Я достал из мешочка кольцо, добытое у торговца реликвиями. Эсайас взял его и поднес к свету.

— Кольцо Деметрия, — сказал он наконец. — Так значит, правда, что он умер?

— Согласно утверждению твоего подопечного, — ответил я.

— Торговцу реликвиями не подобает грабить могилы, — печально произнес он. — Это лишь разозлит настоящих грабителей могил, и тогда мне придется улаживать конфликт между ними. А если расхитители могил обидятся, то торговцам священных реликвий негде будет доставать свой товар.

— Да, похоже, он попытался расширить сферу своей деятельности, — заметил я.

— Кто-то может сказать, что ты сделал то же самое, ограбив его, — ответил он. — Однако ходят слухи, что ты ищешь и другого шута, за компанию с которым много лет назад совершил кражу, а теперь вернулся потребовать у него свою долю.

Я молча пожал плечами.

— Честно говоря, я не верю этому, — сказал он. — По роду деятельности я сам в какой-то степени являюсь ловцом человеков. Мне доводилось общаться как с Деметрием, так и с Тиберием. На мой взгляд, у тебя с ними много общего. Все вы лишены того духовного зловония, что исходит от истинной порочности. О, не надо протестовать, шут. У меня нюх на такого рода вещи. И поскольку ты к тому же вырядился в такой же, как у них, шутовской костюм, то я подозреваю, что ты также довольно проницателен и остроумен.

Я восхищенно покачал головой. Встречаются порой такие люди, которые живут на свете так долго, что время постепенно стирает с них все показное притворство. Возможно, он был главой всего здешнего преступного мира, однако я еще не встречал в этом византийском городе столь откровенного человека.

— Так на чем мы остановимся, учитывая нашу с вами проницательность? — спросил я.

— Как Тиберий, так и Деметрий не раз прибегали к моей помощи, используя мои источники информации и влияние в определенных кругах. И тебе я предлагаю не то чтобы дружбу, а скорее союзничество. То есть если ты действительно их собрат, а не просто алчный пройдоха, незаконно присвоивший себе статус шута.

— А на чем будет основан наш союз? Мы будем обмениваться услугами? Или только мне придется служить тебе верой и правдой?

— Любезный шут, ты заставишь меня покраснеть как девицу, если будешь продолжать в том же духе. Нет, я предлагаю взаимовыгодный для нас обоих обмен. Эй ты, Клавдий!

Виола вздрогнула, но не оглянулась.

— Да успокойся ты, — посоветовал он. — Незачем пока так ревностно оберегать жизнь твоего хозяина. Я просто прошу тебя сходить вниз и притащить ведро воды.

— Откуда мне знать, что ты не приказал своим людям схватить меня, как только я спущусь вниз? — спросила она.

— Если бы таковы были мои намерения, то вам даже не дали бы подняться сюда, — ответил Эсайас.

Она вопросительно взглянула на меня:

— Фесте?

— Сходи, ученик, — сказал я. — По-моему, я понял, чего он от меня хочет.

Вытащив меч, она выглянула из комнаты и, следуя по коридору, настороженно поглядывала по сторонам. Я видел, как она спустилась по лестнице и скрылась из виду. Прошла целая вечность. Потом послышались ее шаги и тихий плеск воды. Вид ее головы, появившейся над верхней ступенькой лестницы, принес мне необычайное облегчение.

Поставив ведро между Эсайасом и мной, она заняла свой пост возле дверного проема.

— Много ли моих людей ты там насчитал? — поинтересовался отец Эсайас.

— Четверо в трактире и пятеро на улице, — ответила она.

— Впечатляюще. Ты не заметил лишь троих.

— Не морочь мне голову, — сказала Виола. — Четверо в таверне, пятеро на улице. Но это не важно. Девятерых более чем достаточно.

Эсайас шагнул вперед.

— Итак, шут, не пора ли покончить с болтовней?

— Ладно, — согласился я. — Ты первый.

Он отбросил назад капюшон, и тот свободно упал ему на спину. Впалые щеки подчеркивали старость его лица. Давний шрам пересекал левую щеку и, проходя через пустую глазницу, заканчивался на макушке. Уцелевший темно-карий глаз слегка слезился. Эсайас невольно сморгнул.

— Запоминай быстрей, шут, — сказал он, показывая в усмешке желтоватые зубы. — Я не люблю долго смотреть на свет.

— Я запомнил тебя, — кивнул я, и он вновь накинул капюшон.

— Теперь твоя очередь, — сказал он.

Опустившись на колени около ведра, я смыл с лица весь грим, тщательно удалив мел и муку из всех моих морщин. Потом поднялся с пола.

— Ты старше, чем я думал, — заметил он.

— А тебя я примерно таким и представлял, — сказал я.

— В нашем деле редкий человек доживает до моих лет, но еще реже дожившим удается сохранить привлекательность. Теперь ты один из немногих, кому известно мое истинное лицо, и всегда сможешь узнать меня. Как и я тебя. Итак, ты прибыл для выяснения того, что произошло с пропавшими шутами.

— Верно. Что тебе известно о них?

— Ничего. Они исчезли. Меня слегка волновал лишь Тиберий, задолжавший одному из моих парней кой-какие деньжата, но мы привыкли здесь к внезапным исчезновениям. Подобные дела не вызывают у нас особого любопытства. Или у них более серьезная подоплека?

— Возможно. Как ты относишься к нынешнему владельцу трона?

— Даже при условии нашего союзничества это опасный вопрос, — помолчав, сказал он.

— Согласен, снимем его. Но очевидно, что мои собратья вышли на заговорщиков, задумавших покушение на его жизнь. И, по-видимому, инициаторы заговора решили избавиться от них.

— Мне об этом ничего не известно, — сказал он. — А значит, либо такого заговора не существует, либо он успел провалиться, либо заговорщики отлично умеют держать язык за зубами. Однако твои собратья исчезли прошлой осенью. Когда же предполагалось осуществить покушение?

— Понятия не имею. Пока мои сведения не настолько обширны. Но заговорщики настроены весьма решительно, учитывая, что ради сохранения своих замыслов в тайне пошли на убийство шестерых человек.

Рука отца Эсайаса исчезла в складках рясы. Я слегка напрягся, но он лишь вяло почесал живот.

— Что ж, это меня действительно заинтересовало, — наконец сказал он. — С определенной точки зрения нас пока вполне устраивает правление Алексея. Возможность воровства обусловливается образом жизни нынешнего императора, создавшего для нас стабильную обстановку попустительства и неразберихи. Я давно живу в столице и помню еще, как царствовал Мануил Комнин. В те времена город хорошо охранялся, отряды стражников шныряли повсюду. Тогда трудновато было добывать средства к существованию, а тюрьмы были для нас просто ночным кошмаром. Но когда после смерти Мануила трон захватил Андроник, стало, как ни странно, еще хуже. Он был настолько жаден и непредсказуем, что для нас уже не оставалось даже уличных отбросов. Поэтому можно представить, как мы возрадовались, когда к власти пришли Ангелы. Настало время той самой стабильности, позволяющей народу толстеть в довольстве, и того самого попустительства и неразберихи, которые обеспечивали нас относительной свободой действий. Идеальное равновесие, воровской рай. И нам, безусловно, хотелось бы, чтобы он просуществовал как можно дольше.