Последний штрих к портрету - Людмила Мартова Страница 41

Еще в Глашиных воспоминаниях мелькали женское лицо и ласковые теплые руки, накрывающие ее теплым одеялом. Ирина Михайловна, няня. Смутные воспоминания тоже были теплые и ласковые. Кажется, когда Ирина Михайловна перестала к ним приходить, Глаша даже плакала и все спрашивала бабушку, когда же придет «баба Ия». Та не сердилась и объясняла по новой, что бабы Иры в Глашиной жизни больше не будет.

В глубине души Глаша решила, что ее няня тоже умерла, так же, как и родители. Ей было лет семь, когда она осмелилась задать бабушке прямой вопрос об этом, опасаясь, что та все-таки рассердится. Но нет, Аглая Колокольцева-старшая и в этот раз осталась невозмутима и верна себе, лишь спокойно сказала, что Ирина Михайловна жива-здорова, а от ее услуг Колокольцевы отказались потому, что именно из-за нее погибла Глашина мать.

Тогда, в тишине ночи пришло еще одно смутное воспоминание, как там же, на даче в Малаховке, бабушка кидается на Ирину Михайловну, вжавшуюся в простенок между окнами и закрывающую лицо руками в немом плаче. А бабушка кричит, страшно, надрывно, с воем.

– Она из-за тебя погибла, из-за тебя! Она не должна была никуда ехать в тот вечер. Она специально приехала на дачу, чтобы посидеть с Глашей. Зачем ты вернулась, зачем? Кто тебя звал? Кто тебя просил? Она уехала только потому, что смогла оставить на тебя ребенка. У тебя же был выходной, какого черта тебя сюда понесло? Ты убила ее. Ты убила мою девочку. Из-за тебя Оля погибла, из-за тебя. Будь же ты проклята. Ты уволена, и не смей никогда попадаться мне на глаза.

– Но как же Глашенька? – лепетала няня.

– Не смей подходить к моей внучке, когда на твоих руках кровь ее матери. Это судьба выбрала тебя своей наместницей. Из-за тебя ребенок остался сиротой. Она могла лишиться только отца, а потеряла еще и мать. Только из-за тебя, ненавижу тебя, ненавижу.

Цепочка трагических событий, случившихся десять лет назад, таким образом, была восстановлена, отдаление Ирины Михайловны объяснено. По погибшим родителям Глаша, конечно, тосковала, но не скучала, хотя подобная постановка вопроса кому-то могла показаться странной. Но как можно скучать по людям, оставшимся в памяти в виде бесплотных теней, прячущихся за паром из чайной чашки? А тосковать – пожалуйста, особенно, когда все вокруг смотрят жалостливо и не дают забыть, что ты – сирота.

К бабушкиной чести, особо от своего сиротства Глаша не страдала. У нее было все, что нужно девочке ее возраста, и даже больше. Благодаря бабушкиной работе и связям у них были деньги и имелись возможности. Бабушка сделала ремонт в квартире и купила новую машину взамен разбитой. Она сдала на права и лихо водила эту самую машину, и Глашу обещала научить.

– Я, наверное, никогда не сяду за руль, – сказала Глаша, когда бабушка впервые поделилась с ней своими планами, – страшно, вдруг что-то тоже сломается.

– Глупости, – ответила бабушка. Она вообще не стеснялась резких выражений и всегда открыто выражала все, что думает. – Нельзя из-за одного несчастного случая отказываться от благ цивилизации. И на машине надо ездить, и на самолетах летать, пусть это и опасно. И вообще, запомни, внучка, в один окоп снаряд дважды не попадает.

– Еще как попадает, – не согласилась Глаша. – Вот смотри, твоих родителей убили, и мои родители погибли в автокатастрофе, значит, в наш с тобой окоп снаряд попал два раза.

– Зато мы с тобой уцелели, и в первом, и во втором случае, – сказала бабушка. – Это нас имя наше хранит, я точно знаю. Заруби на своем прекрасном носу, что никогда и ничего не случится с Аглаей Колокольцевой, и живи спокойно. Поняла?

– Бабуль, – встревожилась вдруг Глаша, – а что, получается, что проклятие действует через поколение? Тогда получается, что мои дети тоже будут в опасности, а я этого не хочу.

– Нет никакого проклятия, – отрезала бабушка твердо. – И про детей тебе еще думать рано. Ишь чего, в двенадцать лет. Ты школу окончи сначала, в институт поступи, профессию получи, востребованным специалистом стань. Видит бог, я смирилась с тем, что твоя мать выскочила замуж на втором курсе, а тебя родила на третьем, но для тебя я такой судьбы не хочу. Да и время сейчас не то.

Именно тогда Глаша впервые сказала бабушке, что твердо надумала стать артисткой. До этого свою, еще детскую мечту она трепетно держала при себе, боясь, что бабушка ее засмеет или заругает. Аглая Тихоновна была человеком практичным, и вихляние по сцене никак не могло сойти у нее за профессию, достойную и важную. Но Глаша опять ошиблась, нет, не знала она свою бабушку, совсем не знала.

– Артисткой? Ты чувствуешь в себе к этому призвание?

– Да, и я очень хочу начать заниматься в театральной студии. Ты разрешишь?

– Конечно, разрешу, – бабушка легонько ткнула Глашу пальцем в нос. – Во-первых, я всегда приветствую человеческие увлечения, поскольку все в этой жизни имеет смысл только тогда, когда делаешь это со страстью. А во-вторых, моя мама, Ольга Колокольцева, тоже очень любила театр. Она, конечно, актрисой так и не стала, при папиных должностях, да еще в Магадане, это было невозможно, зато костюмером была отменным и жизни без театра себе не представляла. Это тебе от нее передалось, поэтому я очень рада.

Через несколько дней Аглая Тихоновна действительно записала Глашу в детско-юношескую студию при Театре русской драмы. Выбирала она студию придирчиво, остановилась на той, что имела десятилетний опыт работы и проводила занятия для детей разного возраста. В студию ходили совсем малыши, которым еле-еле исполнилось шесть, Глашины одногодки и ребята постарше, которые уже оканчивали школу и готовились к поступлению в театральный институт.

На занятия приходилось ездить три раза в неделю, после уроков и домашних заданий, но Глаша не роптала. Она с азартом постигала сценическую речь, хореографию и вокал, сцендвижение и уроки театрального мастерства. Постановки, вышедшие из стен студии, наравне с профессиональными спектаклями, включались в репертуар театра, и так как Аглая Колокольцева, как оказалось, действительно имела талант, то уже с третьего года занятий она регулярно выходила на театральные подмостки, получая маленькие, но настоящие роли.

Летом, когда в студии был перерыв в занятиях, бабушка возила Глашу на море, как правило, за границу. И там они обязательно ходили в театры, везде, где это было возможно.

Глаша с горящими глазами смотрела на сцену, забывая обо всем, а бабушка сидела рядом и любовалась одухотворенным лицом внучки. Иногда Глаша перехватывала ее взгляд и спрашивала сердито, почему та не смотрит на сцену.

– Ты – самое прекрасное зрелище, – отвечала бабушка и тихонько сжимала внучкину руку. – Ты будешь знаменитой, моя девочка. Я в этом уверена. А еще очень-очень счастливой. Я все для этого сделаю.

В течение учебного года они иногда садились в «Красную стрелу» и ехали в Питер, чтобы сходить там на какой-то новый нашумевший спектакль. Для этого бабушка освобождала дни от работы и ночи от дежурств. Частенько с ними ездил бабушкин друг Вадим Алексеевич. Точнее, он с ними ездил почти всегда, оплачивая и проезд, и билеты, и гостиницу. Каким бы замечательным врачом ни была бабушка, у Вадима Алексеевича денег было гораздо больше. Он был крупным бизнесменом, а жил один, без семьи, поэтому, не скупясь, тратил деньги на Глашу, покупая ей одежду в дорогих московских бутиках, даря украшения на дни рождения. Бабушка у него ничего не принимала, довольствуясь своими золотыми часиками и камеей под горлом, да еще стильными, но недорогими кольцами из серебра, украшавшими ее руки, когда ей не надо было идти на работу. А вот на Глаше «отрываться» разрешала.