Еще один шпион - Данил Корецкий Страница 41

Может, не столько удачей своей все-таки запомнится Коптоев, сколько жестокостью. Такое забыть сложно. Сотни людей, похороненных под обломками домов в Москве и Волгодонске. Посылки с отсеченными пальцами и ушами, которые отправлялись на адреса солдатских матерей. Видео с пытками и убийством русских летчиков, где Коптоев лично ломал пленным руки и ноги, пробивал арматурой животы, давил людей на своем «гелендвагене», отрезал им головы.

«Пленный живет, чтобы умереть» — это для Коптоева правило и принцип. Пуля и нож — для счастливчиков, ямы-«гнилушки», где живые люди постепенно превращаются в плесень — для всех остальных. Говорят, только одному пленному русскому офицеру удалось уйти живым от Амира. Только одному. Хотя в это мало кто верит: ни один не ушел. Никто не вырвется из железных рук Эчиг Амира.

В Чечне его последний раз видели в июле 2007-го, когда под селом Белгатой его группа расстреляла из засады колонну войск МВД. Коптоевцы сумели уйти, но через два дня были окружены и уничтожены в соседнем селе Герменчук. Самого Коптоева среди убитых не оказалось. Где он, жив ли он, гуляет по свету или ржавеют его железные кости в сырой земле — неизвестно.

* * *

Короткая дуга по кольцевой, поворот на Дмитровское шоссе. Пять-шесть километров — и вот он, Долгопрудный, бывший рабочий поселок, бывший научный городок, ныне еще одна база по сбыту подмосковной недвижимости.

25-этажные «паруса», серые «панельки». Стайка коттеджей на восточной окраине. Еще дальше, под знак «Тупик через 1,2 км». Дорога сужается, теперь это практически однорядка — правда, очень ухоженная. Или ей просто редко пользуются. Подъем на холм, спуск, плавный поворот направо и сразу — стоп. Тимур съехал на обочину, выключил двигатель, отщелкнул из кабины замок багажника, положил руки на рулевое колесо.

— Сделай тоже, чтобы руки было видно. На бардачок положи. Ждем здесь.

Бородатый Лема, который никогда еще здесь не был, который Амира в глаза даже не видел, спросил:

— А чего ждем? Он что, приехать сюда должен?

— Нет, — сказал Тимур. — Просто ждем.

Лема сделал, как было велено. Слева лес, справа холм. Впереди дорога идет под уклон, теряется метров через пятьсот. Наблюдательные вышки в лесу? Снайперы на холме? Он не стал ничего спрашивать, только смотрел, надеясь заметить тайный знак.

Так и не заметил. Впереди вынырнул им навстречу забрызганный грязью «уазик», развернулся рядом. Выбежали двое, резво оглядели кабину, багажник.

— Поехал, поехал, не стой! — сердито крикнул один.

Тимур осторожно, малым ходом повел машину, будто боялся ненароком соскочить с прицела невидимого снайпера. Вскоре впереди вырос высокий железный забор с воротами. Квадратный кусок фанеры с надписью «Агрофирма „Калинка“. Ворота почти сразу отъехали в стороны. Дорожка из тротуарной плитки, кое-как подстриженная трава с запутавшимися в ней высохшими прядями. Каменный сарай. Теплицы. Двухэтажный дом под старой шиферной крышей. Даже коттеджем его не назовешь, не хватает чего-то. Обычный дом, в общем.

Заехали под навес, остановились, вышли. Тимур выбросил на сиденье свой «стечкин», захлопнул дверцу. У Лемы оружия с собой не было. С крыльца к ним спустился лысый и крепкий, как гриб-боровичок, парень в спортивном костюме, вяло махнул в воздухе рукой. Тимур и Лема повернулись к машине лицом, уперлись руками в крышу, расставили ноги. «Боровичок» обыскал их, потом как ни в чем не бывало обнялся с Тимуром.

— Ассалам алийкум, Тимур!

— Валийкум салам!

Амир ждал на втором этаже, в большой комнате с одним-единственным крохотным окном, больше похожим на бойницу. Горел яркий свет, горел камин, было жарко. От пола до потолка — ковры, увешанные старинным оружием. Между клинками и колесными пистолями приютился экран ЖКИ-телевизора, под ним — полка с видеотехникой и игровая консоль «Плейстейшн». Ни столов, ни стульев, никакой мебели.

Среднего роста мужчина в темных брюках и рубашке навыпуск стоял у окна, спиной к вошедшим. Обернулся. Пепельно-серые волосы, прозрачные глаза, узкий безгубый рот над рыжеватой бородкой.

— В следующий раз отправлю туда тебя самого, Тимур! Пусть так и будет, попомни мое слово! Толковым ты бываешь, только когда все делаешь сам — от начала и до конца!

Кажется, он улыбался. Возможно, шутил. Обнялись по-вайнахски — едва коснулись друг друга. Тимур и Лема разулись, уселись прямо на ковер.

— Да-а, досада меня берет! Спать не могу, представляешь? Немного еще, триста метров каких-то, и был бы в Руссне кипеж почище, чем в Пиндосии в 2001-м! — проговорил Амир со своей неопределенной интонацией: то ли серьезно, то ли подшучивает. — Триста метров, а-а! Мозги куриные, что поделаешь. Верно, Тимур?

Тот сдержанно кивнул.

— Я тебя и не виню, поверь. Это старая беда. Я это понимаю. Издержка, как это называется… У кого голова на плечах, тот пояс не наденет, да и я не предложу. К чему? Зачем? У таких людей другие задачи, им другие дела делать надо. Вот тебе, например. Или другу твоему — тебя как зовут, друг?

— Лема я… Лема Садоев! В Закан-Юрте родился!

Лема встал, склонил голову.

— Молодец, Лема, садись. Чеберлойская кровь, хорошая кровь!.. — Амир опять повернулся к Тимуру. — Ну, а эти женщины — какой с них спрос? Ничего не видели, Москву эту по телевизору и по карте смотрели, в город приехали — паника! Хорошие женщины, достойные, ничего не хочу сказать. Но это как ржавой киркой по танку. Даже хуже. Потому что по танку они даже не попали…

Амир потянулся, поднял с пола пульт, включил телевизор. На экране замелькали желтоватые лица — подземка, толпа. Вдруг яркая вспышка качнула камеру и оператора, на миг сделала изображение черно-белым. Дым. Картинка будто бы застыла, остановилась. Но это не так. Сквозь серые клочья постепенно проступает паническое судорожное мельтешение, бег. Раскрытые рты, выпученные глаза. Кровь. В фокус попадают тяжелораненые с лицами, как рыхлый снег. Мертвый мужчина без головы. Девочка с пробитой грудью. Впечатанное в колонну тело — не понять уже, кто это, мужчина или женщина, старик или подросток.

— Оператор почти случайно там оказался, едва сам не погиб, — сказал Амир, потирая пальцем глаза. — Но повезло. А если запись есть, то и без денег не останемся. Хочешь, Тимур, тебя курьером отправлю? Я тебе доверяю. А ты мир посмотришь, Красное море, все такое. Хадж заодно совершишь — надо ведь и о душе позаботиться, верно?

Тимур покачал головой.

— В другой раз, Амир. У меня сейчас важный гость, ты помнишь. Я не могу его бросить вот так и уехать куда-то.

Амир поднял растопыренную пятерню, закивал.

— Понял. Да. Все верно. Ты прав, Тимур. Как он, кстати, поживает, этот наш… Тарзан, да?

— Он зовет себя Бруно. Бруно Аллегро. Тарзан — тюремная кличка, он обижается на нее… — Тимур подобрался, прокашлялся, поиграл желваками. — В общем, скажу так: человек он непростой. Очень себя любит. Лилипутом звать нельзя, это у них плохое слово считается. Надо звать: маленький человек. И подход иметь особый. Прежде чем скажешь «добрый день» или «как себя чувствуешь?», надо десять раз про себя повторить, профильтровать — чтобы не подумал чего…