Зловещее Проклятие - Деанна Рэйборн Страница 41

Я вернулась в Бельведер и усердно работала над своей gonerilla, когда наконец появился Стокер. Чешуя крыла была сильно повреждена, я решила убрать остатки, чтобы обнажить тонкий узор крыльев, оставив их прозрачными, как свинцовое окно с прозрачным стеклом. Я медленно работала, аккуратно снимая чешуйки тупой стороной серебряного фруктового ножа.

— Возвращайся в кровать, — коротко сказала я ему.

— Я в порядке, — тихо ответил он, садясь на свое любимое верблюжье седло.

— Ты небритый, налитый кровью и не держишься на ногах.

— Ты никогда прежде не возражала против моих усов, мои глаза все еще функционируют, и я почти в вертикальном положении, — сказал он, поднимаясь с видимым усилием. — Вероника…

— Если ты скажешь еще хоть одно слово, я швырну этот фруктовый нож в твою голову, — сказала я ему приятным голосом, размахивая оружием, о котором упомянула.

— Не будь глупой. Ты не cможешь порaнить гусеницу этим ножом, — ответил он. — Тебе надо что-то с небольшим весом. Например, это медное пушечное ядро, — добавил он, кивая в сторону металлического слитка, лежащего на столе.

— Поможет ли, если я извинюсь? — спросил он.

— Не поможет. — Я подписала карточку, сильно забрызгав ее кляксами, разорвала ее на мелкие на кусочки и начала подписывать другую, не торопясь, стараясь писать идеально.

— Значит, мы оба плохо себя вели и не собираемся никак это исправить?

— Совершенно верно, — спокойно сказала я.

— Вероника…

— Заткнись, Стокер. Не собираюсь выслушивать твои жалкие оправдания.

Он долго молчал. — Очень хорошо, — тихо сказал он. — Я не могу винить тебя за это. Я могу только сказать тебе, что однажды, я надеюсь, ты простишь меня за то, что я сказал. Бог знает, я никогда не прощу себя.

Я швырнула нож для фруктов мимо его головы, заставив его неожиданно сесть. — Не надо! Не смей жалеть себя, — свирепствовала я. — Жалость к себе это сточная яма, из которой ты никогда не выберешься. Ты знаешь, как я усердно старалась держать твою голову над грязью? Но не я спасла тебя, ты, невозможный дурак. Ты был полуживой, когда я встретила тебя, остатки человека, которым ты мог быть. В последние месяцы я наблюдала, как ты возвращаешься к жизни, проявляя интерес к своей работе, к своему будущему. Ты был орудием своего собственного воскресения, и ты даже не видишь этого. У тебя нет ощущения твоих собственных талантов, своих собственных сильных сторон? Ты более одарен природными способностями и естественным интеллектом, чем любой человек, которого я когда-либо встречала. Ты дикое чудо, Ревелстоyк Темплтон-Вeйн, созданное руками самой Природы. Но ты не способен видеть это. По-твоему, ты — Самсон с обрезанными волосами, а Кэролайн — твоя Далила. Очень хорошо. Оплакивай то, что ты потерял, и неси храм на себя. Я не буду плакать по тебе. Но я не буду смотреть, как ты это делаешь.

Он смотрел на меня в откровенном удивлении, с открытым ртом. Через некоторое время он заговорил, выдавливая слова медленно, с очевидным усилием. — Я не знаю, что сказать.

— Не говори ничего. Я не требую ответа. Я только хотела, чтобы ты понял, что я делаю много вещей в этой жизни, но наблюдение за тем, как ты уничтожаешь себя из-за Кэролайн де Морган, не входит в их число. — Я собрала свою gonerilla руками, которые были абсолютно устойчивы. — Мне необходимо прочесть кое-что в моей часовне, поэтому, если у тебя нет ничего важного, прошу извинить меня.

Я не дождалась ответа.

•••

По взаимному молчаливому соглашению мы избегали друг друга до конца дня. Стокер работал на своем воздушном шаре в саду, пока я пряталась в своей маленькой готической часовне, читая одну из первых книг леди Тивертон по египтологии. Это было приятное отвлечение от моих мрачных мыслей, и я остро осознавала тот факт, что незаинтересованному наблюдателю могло показаться, что я дуюсь.

Моя рука не раз обращалась к приглашению, которое мне дали. Членство в Клубе Ипполиты было признаком того, что вы женщина с бесстрашным духом и интеллектом. Это означало признание достижений в областях, в которых слишком часто доминировали мужчины. Это означало регулярные встречи с родственными душами и дружбу. Это означало пустить корень, какой бы тонким он ни был, в лондонскую землю. Если бы я согласилась, у меня было бы место, которому я бы принадлежала, первое место, которое я знала за всю свою жизнь, которое я не была вынужденна создавать для себя сама. Идея меня странно нервировала.

Я провела пальцем по печати, обводя буквы девиза. ALISVOLATPROPRIIS.. Она летит на своих крыльях. Насколько проще это сделать! Если я откажусь, я должна продолжать в том же духе, сохраняя одиночество, как выбрала. После еще одного мгновения я вытащила чистый лист бумаги и начала писать. Ответ был коротким — всего два слова. Я подписала и запечатала его и сунула в карман, чтобы передать Джорджу для почтовой отправки.

Я вернулась в Бельведер после чая и обнаружила, что Фигги Тивертон взгромоздилась на верблюжье седло, кормя собак сосисками. Нут сопровождал ее и сидел, как на насесте, на любимой подушке Хаксли, глядя на него с презрением.

— Вы должны поставить знак, — сказала она вместо приветствия. «Cavecanem»(лат. Осторожно, злая собака) или что-то в этом роде. Я думала, что у вас здесь волк. — Она кивнула на кавказскую овчарку его светлости.

— Бетoни не повредит волоскa на вашей голове, как и Хаксли, — сказала я ей. — Вы будете в гораздо большей опасности от галапагосской черепахи, которая бродит по территории.

— Я видела ее. Выглядит позитивно доисторически.