Виза на смерть - Мария Шкатулова Страница 40

Гулин отработал все связи Мухина: коллег, друзей — тех, кто не присутствовал на вечеринке, бывших одноклассников. У одних было алиби, другие не подходили на роль сообщника по иным параметрам. Не найдя никого, Гулин отправился в компанию сотовой связи, абонентом которой был Мухин, и попросил сделать ему распечатку входящих и исходящих звонков за последние три месяца. Получив длинный список, Гулин сверил номера с теми, которые уже имелись в его распоряжении. То же самое он проделал на АТС с городскими абонентами. На первый взгляд результат получился обнадеживающим: владельцы номеров, занесенных в память мухинского мобильника, были Гулину известны, но среди входящих обнаружилось три номера, принадлежащих неким Чернову, Рябову и Закашанской, которые нигде не фигурировали — ни в записной книжке, ни в показаниях друзей-приятелей, ни среди сослуживцев. Но главное заключалось в том, что звонки с этих номеров были сделаны как раз в те дни, когда происходило похищение и передача денег. Вдруг, если повезет, один из них и окажется сообщником, хотя вероятность этого была минимальной — Гулин прекрасно помнил, что поиски мобильного телефона, с которого звонили Жене сразу после похищения, привели его к ни в чем не повинной студентке экономфака Кате Бруновой. Но он говорил себе, что Женя — это одно, так как она должна была неизбежно зафиксировать номер (что она, естественно, и сделала), а Мухин — совсем другое. Ведь мухинский сотовый исчез — вдруг сообщник наивно решил, что если его трубы нет, то и нельзя вычислить абонентов? Словом, эти три номера были для Гулина последней надеждой.

Чтобы не действовать вслепую, он потратил еще некоторое время на сбор предварительной информации об этих людях. То, что ему удалось узнать за короткий срок, картину не проясняло, и Гулин, которому было дорого время, решил встретиться лично. Первый — Чернов — заявил, что никакого Мухина не знает и никогда человеку с такой фамилией не звонил. Когда Гулин предъявил ему распечатку, сделанную в сотовой компании, тот вспомнил, что некоторое время назад у него украли телефон. На вопрос, где и при каких обстоятельствах это произошло, Чернов сообщил, что отдавал телефон своей жене, у которой его стащили в метро, а сотовая компания подтвердила, что такого-то числа абонент Чернов обратился с просьбой заблокировать счет в связи с пропажей телефона. Пришлось встречаться с женой, которая оказалась симпатичной молодой женщиной на восьмом месяце беременности, и вопрос отпал сам собой. Очередной раз обругав себя дураком, Гулин сказал себе, что на этом можно смело успокоиться, но все-таки упрямо отправился на встречу с двумя оставшимися абонентами.

Закашанская, как и следовало ожидать, заявила, что ее сотовый украли в кафе вместе с сумочкой, в которой он лежал. Факт кражи подтвердил сотрудник охраны. Чтобы не тратить время и не встречаться с последним, Рябовым, Гулин позвонил в сотовую компанию, где его уже знали, чтобы получить подтверждение того, что Рябов тоже блокировал свой номер. Ответ заставил его сердце забиться быстрее — о пропаже телефона абонент не заявлял. Окрыленный, Гулин отправился на встречу, но Рябов, оказавшийся здоровенным амбалом с красным лицом, заявил, что какой-то мужик на улице попросил его одолжить на минуту трубу — позвонить. У Гулина опять вспыхнула надежда, которая тут же и погасла, когда на вопрос о том, как выглядел этот мужик, Рябов решительно заявил, что не помнит. «Обыкновенный мужик, в черных очках». Ни описания одежды, ни возраста, ни особых примет, ничего. «О чем говорил, тоже не помните?» — спросил Гулин. Тогда Рябов, посмотрев на него как на идиота и перекинув во рту жвачку, лениво протянул: «Да вы че, в натуре, совсем, что ли?» И Гулину пришлось потратить массу драгоценного времени, чтобы его проверить. И тоже напрасно — Рябов оказался чист как стекло.

Возвращаясь домой, Гулин поймал себя на том, что испытывает чувство, похожее на досаду. «То ли я что-то не додумал, то ли додумал, но не могу сформулировать», — гадал усталый и не выспавшийся капитан, но никак не мог понять, чего ему не хватает. И только дома, выпив чашку крепкого кофе с тремя ложками сахара и взявшись, отчасти по детдомовской привычке, отчасти с досады, за мытье полов, Гулин почувствовал, что в его усталом мозгу наконец шевельнулась какая-то мысль. «Все правильно, надо больше нагружать себя физическим трудом», — сказал он себе, продолжая с остервенением драить линолеум. Когда работа была закончена и Гулин, вымыв руки, рухнул на диван, у него в голове отчетливо нарисовалась ускользавшая прежде мысль.

«Теперь я понимаю, почему при столь тщательно выстроенном алиби у Мухина в квартире остались такие улики, как формочка и порнодиск, — сказал себе Гулин. — Алиби придумал не Мухин — его придумал сообщник. И вовсе не потому, что так беспокоился о мухинской безопасности. Он придумал его для того, чтобы убедить трусливого и неуверенного в себе Мухина в полном отсутствии риска и в собственной благонадежности: “Я все сделаю сам. А на тебя если и подумают, то ты был дома при многочисленных свидетелях, которые тебя с радостью отмажут”. Тут-то он и научил его врать про голую бабу и сунуться к соседке за деньгами в момент передачи выкупа. Он же подбросил формочку и порнодиск. Он и убил Мухина».