Успеть изменить до рассвета - Анна и Сергей Литвиновы Страница 40

— Так, старый говорун, — спросил спускающийся по лестнице олигарх, — ты все наши тайны успел выболтать?

— Большую часть, — усмехнулся Иван Степанович.

— Поэтому пора теперь нашей гостье отвечать на вопросы. Кви про кво, как говорится. Вопрос первый. — Он встал ровно напротив Вари, заглянул ей прямо в глаза своими немигающими окулярами и вопросил: — Отчего погиб майор Василий Буслаев?

Чего‑чего, а подобного поворота Варя не ожидала. Пролепетала:

— А откуда вы знаете?

— У нас есть свои источники информации.

Кононовой почему‑то показалось, что надо быть с олигархом откровенной. Может, не до конца, не до донышка, но в общих чертах.

— С ним случился сердечный приступ. Неожиданный обширный инфаркт миокарда.

— С чего вдруг?

— Он пытался задержать одного гражданина.

— Что за гражданин? Почему задержать?

— Странный тип, обладающий, возможно, паранормальными способностями.

— Его зовут Елисей Вячеславович Кордубцев?

— Вот кто, интересно, вас снабжает информацией?

— Значит, правда, — удовлетворенно хмыкнул миллиардер. — И правда то, что вы этого Кордубцева до сих пор не нашли.

— А вы почему им интересуетесь?

— Меня все странное, таинственное и загадочное интересует — ты разве не поняла, пташка моя? Ладно, поешь ты складно и, кажется, правдиво. Тогда — услуга за услугу: продолжайте дальше свою повесть, эль профессоре.

— Может быть, у нашей гостьи появились вследствие моего рассказа вопросы?

— Появились.

— Задавайте.

— Я вас опять оставлю, господа. Вы, Иван Степанович, имеете все полномочия, — и магнат снова поднялся по лестнице куда‑то наверх.

Нет, Варя не стала спрашивать, на что имеет полномочия «дважды доктор». Подумала, что время дойдет и до этого. Спросила то, что планировала:

— А тот, кто в прошлое отправляется, может только в тело родного отца вселиться? Не деда, не прадеда, не пращура какого‑нибудь с алебардой или пращой?

— Пока да. Механизм нам непонятен, но дело обстоит именно так.

— И, вы говорите, путешественник во времени (можно его так называть?) всегда в девяностых годах оказывался?

— Именно так. От восемьдесят девятого до девяносто восьмого года.

— Почему? Вы не проверяли?

— Есть одна гипотеза. Домысел. Ничем фактически не подтвержденный.

— И?..

— Я уже говорил: то время, начало девяностых, было судьбоносным. Тектонические сдвиги. Менялась жизнь. Разрушили Берлинскую стену. Рухнул коммунизм. Кончилась холодная война. Есть предположение, что почему‑то именно годы перемен путешественников во времени притягивают.

— А как же наш футболист Сырцов? Он ведь в конце пятидесятых оказался. Попал, если я не ошибаюсь, прямиком в октябрь пятьдесят шестого.

— Его родной отец, футболист Стрельцов, из того времени был.

— Но Стрельцов, если я не ошибаюсь, до девяностого года дожил. Почему не в конце восьмидесятых очнулся в его теле наш Игорек?

— У меня нет объяснения данному феномену. Разве что аналогичное: середина пятидесятых — время мощных перемен. По крайней мере, там, где жил футболист, — в Советском Союзе. В феврале пятьдесят шестого, если помните, Хрущев открыто осудил Сталина. Началась оттепель. Страна наша, СССР, постепенно открывалась миру. В Москву первые иностранцы прибыли — фестиваль. И спутник, спутник… Вы помните, о чем я говорил? Какие‑то, возможно, существуют флуктуации, которые притягивают души путешественников во времени. Типа, «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Впрочем, это пока всего лишь рабочая гипотеза.

— И у вас, — с улыбочкой уточнила Варя, — нет такого таймера, как в фильме «Назад в будущее», — хочу оказаться в пятом ноября пятьдесят пятого года?

— Увы, ничего подобного.

— То есть где конкретно в прошлом человек появится, предсказать невозможно?

— Именно так.

— А на животных вы свою технологию тестировали?

— С ними ничего не получается.

— Почему?

— Можем только гадать. Рабочая версия: у них нет души.

— А люди, которых вы в прошлое посылали, кто они?

— Все добровольцы. Всего их было семь человек. Двое пока из своего путешествия не вернулись. Тела их находятся в специальном отделении в госпитале, за ними обеспечен постоянный уход. Где пребывают их души, мы можем только догадываться. Двое «путешественников» так и не вышли из комы. Трое вернулись в итоге в свои тела, сейчас они более‑менее здоровы.

— «Более‑менее» это значит что?

— Если человек проводит в коме от двух до шести месяцев — а именно так оно и было в этих трех случаях, — это неизбежно влияет на состояние их тел.

— Тел? А душ?

— Путешествие во времени — стресс, конечно, сильный, но, насколько я могу судить, с головами путешественников все в порядке.

— Вы ведь из России?

— Да, жил и работал в СССР, потом в Российской Федерации до две тысячи пятого года. Сначала мистер Корюкин финансировал наши работы там да других своих друзей‑олигархов подтянул. А потом, когда он решил уехать, он и меня убедил.

— Кто же они, эти испытатели вашей, с позволения сказать, «машины времени»?

— Все добровольцы. Мой босс хорошо им платит. Все, кстати, выходцы из бывшего СССР.

— Почему?

— Я напомню: всем им, оказавшимся в прошлом, следует там найти тогдашнего‑меня. Меня — из девяностых. Довольно трудно это сделать НЕ русскоязычному товарищу, далекому от наших реалий. Поэтому — да, все наши.

— Вы не дурачите меня?! — почти отчаянно воскликнула Варя. — У меня голова кругом идет!

— Но вы же сами пришли к нам с этой историей о футболисте Сырцове, сыне Стрельцова, и его видениях!

— Вы держите в секрете свои опыты. Почему вы не публикуете их? Вы ведь вроде в открытом обществе живете?

— Пока не время. На самом деле мы ничего не знаем — что происходит, почему и как. Вы ведь знаете критерий того, что является научным открытием: его можно повторить в любом месте, при любых условиях. А мы пока, по сути, ничего не добились. Мы в точности не можем предугадать, переселится ли в данном конкретном случае душа человека или нет. («Душа», позвольте мне употреблять этот термин, или, если хотите, я могу использовать «сущность».) Иной раз бывали случаи, когда с испытуемым после введения сыворотки не происходило ничего. И почему случались эти неудачи, мы тоже не знаем. А еще мы не знаем, куда конкретно отправится «сущность». Сколько она там пробудет. Когда вернется. А если НЕ вернется, то почему. Мы, по сути, ничего не знаем. Мы только накапливаем первый эмпирический материал и ничего не можем объяснить с помощью более‑менее связной теории. Мы в самом начале пути. Пока все, что мы имеем, это формула сыворотки, вызывающей путешествие во времени, да лежащие в сейфах отчеты первых «тайм‑тревеллеров» — мы их так между собой условились называть.