Боулинг-79 - Анна и Сергей Литвиновы Страница 40

Дрезденский стройотряд уже вернулся. Володька своим поведением подтвердил не опасения даже, а уверенность Валерия в том, что у него в ГДР был с Лилькой роман. Он, не пожелав встретиться с соседом и не переночевав в Москве, рванул к себе на родину в Омск. «Чует кошка, чье мясо съела», – подумал о нем Валерка.

И Лиля тоже вела себя так, что юноша окончательно уверился в ее измене. Она не давала о себе знать, а Валерка ей не звонил. Ему оставалось только одно: вычеркнуть ее из своей жизни. А что он мог еще сделать!..

* * *

Однажды он проснулся под утро, и то, что произошло, показалось Валерке продолжением сна.

Раздался легкий стук оконной рамы.

В столице было жарко, и окна в комнату он держал нараспашку. Ну и что, что первый этаж, – воровать у него все равно нечего. Разве что библиотечные мемуары маршала Жукова да «Павшие и живые».

С улицы на подоконник вспрыгнул человек. Валера видел лишь его силуэт, скрытый портьерой. Спросонок ему показалось, что его окном воспользовался – как случалось нередко – кто-то из загулявших обитателей общаги. Подобное происходило нередко. Дверь, ведущая через вахту, запиралась в двенадцать, вахтерша ложилась спать. Идти через парадный ход означало, что для начала придется долго будить ее, а потом слушать ее визгливую ворчню, перемежаемую угрозами сообщить в студсовет, деканат и ректорат – никогда, впрочем, не исполнявшимися. Потому загулявшие однокорытники предпочитали для проникновения в родной дом пользоваться окнами первого этажа. Подоконник находился на уровне пояса, и даже сильно нетрезвому товарищу не составляло труда перевалиться через него. Ну а уж ругань, даже матерную, из уст разбуженного собрата-студента снести было легче, чем зудеж вахтенной тети Маши.

– Давай залазь и убирайся, – буркнул разбуженный Валерка тени на подоконнике.

– О, вот как ты меня встречаешь, – засмеялась тень, и смех ее был подобен перезвону серебряных колоколец.

У Валерки сладко защемило сердце. Слишком он любил этот смех. Слишком давно не слышал – и не надеялся услышать когда-нибудь еще.

Тень порхнула внутрь и обратилась именно в ту, которую Валерка готов был ждать хоть всю жизнь и не наделся уже больше никогда увидеть.

– Лилька, – прошептал он, садясь в кровати.

– Да, это я. И я тебе снюсь, – сказала она строго. – Будь послушным мальчиком. Ложись на бочок и закрывай глазки. А то не досмотришь свой сон до конца.

Но, конечно, то был не сон, потому что Валера вскочил с кровати и протянул к ней руку.

– До какого конца? – спросил он.

Лиля ловко увернулась.

– Ложись и спи, тебе говорят! Непослушный мальчишка! А не то я сейчас исчезну!

Валерка знал, что спорить с ней бесполезно, особенно в делах страсти – все равно всегда выходило по-Лилиному. Он вернулся к кровати и плюхнулся навзничь, не отводя глаз от своей любимой. Старые пружины запели.

На ней было оранжевое платье-халат на пуговицах. Она расстегнула верхние две.

– Закрой глазки, скверный мальчик! – прошептала она, но он не мог оторвать от нее взгляда – да и все равно она не могла видеть в темноте, подсматривает ли он.

Лиля расстегнула еще две пуговицы. В пройме показались загорелая грудь и белоснежный лифчик. Тело Валеры отозвалось сладким, ноющим предвкушением. Затем она расстегнула все пуговицы до самого низа, сняла платье и аккуратно повесила его на стул. Лиля оказалась в одних только белых трусиках, белом лифчике и белых босоножках на высокой танкетке. Валера смотрел на нее сквозь полуприщуренные веки и, казалось, не мог терпеть эту сладкую муку-но все равно терпел. Он знал, что это опять игра, она играла, всегда играла – и тем была особенно хороша. Затем Лиля расстегнула лифчик. Сняла его, и в ночной полутьме комнаты засияли две белых ослепительных груди с коричневыми торчащими сосцами. Валерка тяжело дышал. Ему казалось, что его возбуждение так велико, что он сейчас выстрелит, даже не дожидаясь своего прикосновения к ней. А Лиля деловито стащила с себя трусики, не снимая босоножек, скомкала их и засунула в карман халата-платья. Сладко потянулась – голая, в одних туфельках, словно звезда стриптиза или эротического кино. Подмышки у нее были бриты – зато внизу курчавился треугольник волос. Валера не мог уже терпеть, все тело изнемогало, а в глазах помутилось от страсти.

– Ну, приятное я сновидение? – промурлыкала девушка.

– О да! – прохрипел Валерка. – Иди ко мне скорей.

Все уже было забыто: и Дрезден, и ее измена – ему хотелось лишь одного: обладать ею.

– О-о, заветные сны так скоро не сбываются, – прошелестела она. – Для начала смотрящему сон надо немного помучиться.

Тут он, наконец, не выдержал, вскочил с койки и с хриплым, нечленораздельным ревом бросился на нее. Но Лиля встретила его отнюдь не шутейным ударом острого кулачка под дых.

– Лежать, я сказала! – взвизгнула она.

Валерку от ее удара пронзила столь острая боль, что он на несколько секунд даже забыл о своем желании.

Девушка опять побеждала в любовном поединке. Юноша растерянно присел на кровать.

– О, да ты не раздет! – игриво промурлыкала партнерша по сладкой игре. – Ты в трусах? Фи! Кто же смотрит эротическое сновидение одетым? Ты перепачкаешь все трусики. Ну-ка, живо снимай!

Валерка быстро и охотно сдернул с себя трусы. Плоть его дыбилась так, что казалось, одно прикосновение, и…

– Ложись, я тебе сказала. Ложись в кроватку, непослушный мальчик. Иначе твой сон убежит, и ты не получишь ничего.

Лиля тоже тяжело дышала – то ли от игры, то ли от возбуждения, то ли от сознания собственной власти над молодым мужчиной. И он опять лег навзничь, не сводя с нее глаз, с дичайшим трудом преодолевая желание броситься на нее и для верности заложив руки за затылок.

И тогда она, наконец, подошла к нему, и опустилась перед кроватью на колени, и взяла его плоть – подрагивающую от вожделения, словно туго натянутая стрела лука – своими прохладными пальчиками. Он застонал. А она наклонилась и мягчайшими губами коснулась инструмента сладкой пытки и величайшего наслаждения. Он почти закричал. А Лиля, крепко держа набухшую до крайней степени плоть у основания, несколько раз наклонилась над ней, вбирая ее в себя и лаская языком. И тут Валерка не выдержал. Вместе с криком, извергшимся из его легких, извергся и он сам. Сладчайшая агония продолжалась пару секунд – а, может, вечность. В голове будто вспыхивали огни фейерверка, разрывались сладкие бомбы. А потом все вдруг – в один момент, как всегда бывало – кончилось, и пришла неслыханная трезвость, и он увидел перед собой на полу на коленях Лилю, и она крепко держала пальчиками его выстрелившее орудие, и его ноги, и ее щеки, и простыня были мокрыми.

– Тебе повезло, мой мальчик, – ласково прошептала девушка. – Ты досмотрел свой сон до конца. А теперь ночная фея уходит.