Убийственная осень - Наталия Клевалина Страница 40

На пирсе подруги разделились. Васса пошла домой, а Овчарка — в магазин за едой. В общем-то магазин был только поводом. Овчарка решила позвонить матери. Она купила кое-какой еды и достала мобильник. Но тот, непонятно почему, отключился. Кода включения Овчарка не помнила, он был записан в блокноте для умных мыслей, а блокнот лежал дома. Тогда Овчарка зашагала к почте. Консервные банки, валяющиеся в траве, блестели на солнце. По дороге Овчарка раздумала звонить и решила идти обратно. Потом подумала, что позвонить все-таки надо. Потом она еще минут десять сидела на крыльце почты и мысленно обзывала себя дерьмом в проруби. Так и ушла не позвонив. Вассе она, конечно, не призналась, что целый час кругами ходила вокруг почты. А то, как всегда, начнет совестить.

Старуха хозяйка сказала, что с козой сладу не стало — жует да жует белье, вывешенное на просушку. Уже она гоняла-гоняла ее из палисадника веткой и веником — а толку никакого.

— Жутко упрямая коза, — сказала Васса, — вроде как ее хозяйка.

Овчарка рассердилась:

— Я — не ее хозяйка. А ее хозяйки я не знаю, может, она и вправду упрямая.

Утро принесло мрачные новости. На Куприяновой губе нашли утопленника. Овчарка с Вассой завтракали, как всегда, в столовой и слушали разговоры.

— Народу-то сегодня набилось, — заметила Овчарка, кивая на зальчик, — еле мы два места нашли, даже странно.

— Известие о трупе всем аппетита прибавило, — отозвалась Васса.

До них долетали обрывки разговоров:

— А труп-то, говорят, весь зеленый…

— Ага, сказали, взять ни за что нельзя — в руках разваливается…

— Женщина… Сама утопилась, наверное.

— Да нет, сказали, мужчина…

— Мужчины-то не топятся…

— Вот тебе и тихий-мирный островок…

— И Балашову это совсем ни к чему…

— Балашов — это местный начальник администрации, — сказала Овчарка. — Да, ему этого не надо, всех туристов такое распугает.

После завтрака по пути домой они заметили Грушу. Она сидела на деревянном крыльце ментовки и увлеченно стучала по кнопкам ноутбука.

— Приветик, — сказала Овчарка, подходя, — что новенького?

Груша недовольно покосилась на Овчарку, пожала плечами и пробурчала что-то невразумительное, не отрываясь от экрана.

— Да ты не бойся — ты же меня знаешь. Я не пишу статьи о секте каннибалов из Ясенева и о том, как отчим сорок лет подряд насиловал ребенка.

— Из Бибирева, — буркнула Груша.

— Что?

— Я говорю, что секта каннибалов была из Бибирева.

— Да хоть из Митина, все равно я этим не занимаюсь, и я тебе не конкурент. Ты у нас профессионал, мне в эту область нечего и соваться. Что, уже опознали утопленницу?

— Какое там опознали! Там будто желе на берегу лежало. Ну, кое-что разобрать можно. Да мне никто ничего и не говорил, все, что знаю, так это то, что сама видела. Этот здешний ментовской капитан выпендривается, как будто он депутат какой-нибудь. Тут завтра знаешь что твориться будет? Понаедут отовсюду. Все-таки Каретную убили, а не кого-то. Надо успеть снять сливки.

— А ты откуда знаешь, что Каретную?

Груша закрыла ноутбук и впервые подняла глаза на Овчарку:

— Я не слепая. Я с самого поезда с нее глаз не спускала. Одежда ее. Бабу с катера спихнули, это как пить дать. На острове я ее не видела, у меня привычка такая — все вокруг замечать. Из этого дельца столько выжать можно — не в сказке сказать. А тем более видно — Балашов команду дал, чтоб и слуха не было даже, что тут мокрухой пахнет. С такими бабками может распрощаться. Он и велел ментам так все сделать, чтобы косило под несчастный случай. Может, выпила баба. Поскользнулась, да и за борт. А я сама видела — у нее руки все синие.

— Да мало ли что у трупа синее… — заметила Овчарка, — тем более что он лежалый.

— Ты сама сказала, что я профессионал. Я столько трупов видела. Ты живых столько не видела, сколько я жмуриков. Вот недавно ездила. Пожар в Жулебине, вся квартира подчистую выгорела. В туалете женщина обгорелая, видно, сама туда забралась от дыма подальше. А руки черные у нее, у мертвой. Все думали — копоть это. А выяснилось, что прижизненная травма и бабу ту собутыльник порюхал из соседнего подъезда, а потом квартиру поджег. Ну вот, я на этого капитана наседаю, нет ли вероятности, что Шуру замочили. Он как заорет: «Ты что, хочешь, чтобы меня Балашов со свету сжил? У меня один зарезанный и так есть!» Вот какое дело. Это мне на руку — власти ради бабла преступление замалчивают. Да из этого можно грандиозный материальчик сделать, на несколько разворотов. Короче, мне никто сейчас никакой информации не дает. Пишу о том, что видела.

— По-моему, только так и стоит писать, — заметила Овчарка.

— Стоит, но надо все время правильно расставлять акценты, чтоб людям было интересней. Мне менты скажут: киллер дважды выстрелил в бизнесмена, а я пишу: бизнесмен, изрешеченный пулями, был найден своей невестой на площадке третьего этажа в луже крови. Или, к примеру, скажут, что собутыльники еще и глумились над трупом убитого приятеля. А я пишу: окосевшие бомжи расчленили труп и даже подумывали поджарить куски мяса убитого, потому что закуска у них вся вышла.

— Ну и работка же у тебя, — сказала Овчарка, — хорошо, мы поели уже, а то что-то напрочь от таких речей аппетит пропадает.

— А ты как думала. Это ты сидишь себе в теплой сухой редакции сытая и довольная, и тебя от слова «труп» мутит. У нас слабонервных не держат.

Овчарка открыла рот, чтобы сказать, что совсем недавно она уже видела труп той же Шуры, и очень близко, и никакая она не слабонервная, но решила, что пусть ее лучше Груша считает лохушкой, безопасной для ее сенсации. Еще Груша рассказала о добытом ею списке того, что на трупе было надето и какие вещи обнаружили рядом. Она даже дала Овчарке почитать бумажку. Там упоминались белый костюм с вышивкой, нижнее белье, коричневые ботинки «Гуччи» и такого же цвета кожаный пояс, золотой медальон на шее, золотое же кольцо с платиной и даже плеер.

Ни серебряного карандаша, ни органайзера на этот раз не было. Вероятно, их унесло водой. Жалко, что их нет. И еще жальче, что она тогда не смогла отстегнуть органайзер от цепочки и унести с собой! — подумала Овчарка.

— Еще должен быть красный плед, она в нем тогда сидела на корабле. Но его, видно, унесло, — сказала Груша.

Васса и Овчарка многозначительно переглянулись.

— Вы, девочки, ничего особенного на корабле тогда не видели? — спросила Груша.

Овчарка поняла, что Груша ничего не стала бы выкладывать им, если бы не рассчитывала получить от них какую-либо информацию.

— Не знаю, — сказала Овчарка, — я все время в каюте сидела. Только когда уже подплывали, меня замутило и я наружу вышла. На корме я и не была. Я вообще думала, что Шура на берег сошла, как все. Мне, правда, тогда по фигу все было — очень уж скверно я себя чувствовала.