Охота на охотников - Валерий Поволяев Страница 40

Народу в зале, насчитывающем шестьсот мест, было немного - человек тридцать.

- Раньше на американские фильмы очередь выстраивалась на целых четыре квартала, - заметила Настя, оглядев зал, - а сейчас... Прошли те времена. Или кино американское стало плохим.

- Хуже оно не стало. И лучше не стало. Как было плохим, так плохим и продолжает быть. Просто американское кино ныне показывают на каждом углу, люди его переели. Да потом у большинства людей ныне есть видеомагнитофоны. Загнал в магнитофон кассету - и смотри, наслаждайся! В приятных домашних условиях... Со стопочкой ликера в руке.

- С другой стороны, если бы показывали русские фильмы - народу, по-моему, было бы больше.

- Русского кино уже, похоже, нет. Как и литературы, - произнес Рогожкин очень серьезно. Фраза ему понравилась.

- Все-таки кино на большом экране - это одно, а по телевизору совсем другое, - прошептала Настя, наклонившись к уху Рогожкина. От неё едва уловимо пахло цветами - причем не жирными садовыми георгинами, которые Рогожкин не любил, считал, что георгины пахнут только мухами, - а цветами луговыми, лесными, пахло ещё чем-то чистым и вкусным, Рогожкину этот запах не был знаком.

Впрочем, ему многое ещё не было знакомо.

- И что лучше?

- Кино на большом экране, естественно.

- Хороший фильм, - сказала Настя, когда они вышли из кинотеатра, только чересчур старомодный.

Они долго бродили по лиозненским улицам, лакомились мороженым, "сникерсами" и "баунти" - сам Рогожкин ко всем этим сладостям относился равнодушно, а вот Настя их любила, - и говорила. Немота, навалившаяся на Рогожкина днем, немного отступила, лоб уже не покрывался предательским липким потом, - и он чувствовал себя немного лучше. Хотя и не до конца уверенно.

Настя спрашивала, а Рогожкин отвечал - так распределились их роли. Рассказывал он в основном про себя, поскольку каждый Настин вопрос касался Рогожкина, его жизни и профессии.

- Я слышала, что водители-дальнобойщики считают дорогу живым существом... Это правда? - Настя шла в темноте рядом с Рогожкиным, строгая и одновременно веселая, готовая смеяться, откликаться звонким рассыпчатым смехом на каждую шутку, под руку же брать себя не разрешала, хотя сама иногда брала Рогожкина под локоть.

- Чистая правда, - ответил Рогожкин. - Дорога очень не любит расхристанных людей, выпивох и лихачей - обязательно сбрасывает с себя. И благоволит к людям аккуратным и верующим. У многих водителей в кабинах есть иконы.

- У вас тоже? - Настя продолжала держаться на расстоянии, обращалась к Рогожкину на "вы", и Рогожкин понимал, одобрял это.

- Да. Икона с изображением Иисуса Христа. Еще - Никола Угодник, покровитель всех путешествующих людей.

- А наши автобусники икон чураются, считают - это лишнее. Значит, вы верите в Бога?

- Верю.

- Вера помогает?

- Еще как! Уберегает от разных ЧП, от худых людей. На дороге ведь всякое бывает...

- Расскажите! А?

- Как-то я шел со срочным грузом - в одиночку, без колонны, поскольку весь груз вмещался в одну фуру. Тогда я ещё без икон ездил. Проскочил всю Россию до Урала, почти не останавливаясь. Спать хотелось так, что пальцами приходилось раздирать веки, но отдыхать нельзя: груз-то - срочный! На въезде в Тюменскую область притормозил около кафе. Надо было перекусить всю дорогу ехал с сухим батоном в руке, хлеб тот с колбасой и жевал, а тут понял - без горячего не обойтись, иначе заработаю какую-нибудь язву. Едва остановился, как вдруг мотоцикл с парнем в просторной кожаной куртке подскакивает... Парень из-под полы автоматный ствол показывает. "Видал "машиненгевер"? - спрашивает. "Видал". - "Плати, - говорит, - чтоб я этот пулемет убрал". Пришлось отдать сто тысяч рублей. Иначе бы он мне из автомата колеса продырявил. И фуру заодно изрешетил. А была бы иконка - и ста тысяч не лишился бы: Никола Угодник обязательно б уберег.

Настя зябко передернула плечами.

- А милиция, она что?

- Милиция с этими гаврюхами часто бывает заодно. Даже более - в доле состоит. А те, кто не состоит, - по темным углам прячутся, кукуют там, блины у тещ поедают, - их днем с огнем не сыщешь... Только отъехал кожаный, как другой объявился. Тихий такой, прыщавый, с гаденькой улыбочкой. Снова: "Плати!" - "Да я уже заплатил, - говорю, - только что". "Это ты один налог заплатил, а у нас их шесть. Одних только дорожных - два, а ещё налоги на воздух, на солнце, на небо и на асфальт". - "Почему, - спрашиваю, дорожных налогов два, когда у всех один?" - "Так дорога-то два конца имеет, - отвечает, - один конец - туда, другой - обратно. Вот и берем за оба". Обидно сделалось: что же это, выходит, я только на этих прыщавых и должен горбатиться? Всю зарплату на них тратить? "Не-ет", - говорю. А он: "Ну, как знаешь..." Достает, гад, из кармана бутылку с бензином и - на заднее колесо мне. Полбутылки вылил. Вторую половину - на переднее и за зажигалку...

Рогожкин умолк на несколько секунд, придержал шаг - где-то совсем рядом в деревьях мелодично и заливисто запела ночная птица.

- Неужто соловей? - удивился Рогожкин. - По осени - и соловей? Быть того не может! Соловьи поют только весной.

- Значит, у кого-то из соловьев наступила весна, - с улыбкой произнесла Настя. - А возможно, обманула теплая погода. Такое бывает. И что было дальше?

- Пришлось отдать последние сто тысяч и ехать с пустым кошельком до самой Тюмени. А была бы икона - этого бы не произошло. Я уверен твердо. Икона оберегает водителя в пути.

На деле же все было не так, но Рогожкин не хотел рассказывать об этом Насте, чтобы не выглядеть хвастуном. А события в тот день развивались лихо. Будто в детективном кино.

Когда парень в новенькой, скрипучей - от скрипа даже зубы ломило, кожаной куртке подъехал к Рогожкину со словами: "Плати, мужик, деньги за проезд!" и показал ствол автомата, Рогожкин согласно кивнул, полез в карман за деньгами. Аккуратно глянул в одну сторону, потом в другую - надо было понять, кто страхует автоматчика, - никого не засек... Неспешно вытащил из кармана бумажник, повертел перед глазами налетчика, переложил бумажник из правой руки в левую и в ту же секунду ребром правой ладони, коротко и сильно, без размаха, ударил рэкетира по шее.

Тот глухо ахнул и повалился на свою красную, забрызганную грязью "хонду". В горле у автоматчика что-то дыряво засипело, забулькало, будто внутри у него пролилась бутылка с водой. Рогожкин сдернул с шеи парня автомат и прыгнул в кабину. Только отъехал от придорожной забегаловки, как увидел, что сзади на него стремительно наезжает красная "восьмерка" с двумя седоками, хорошо видными через лобовое стекло.

"Вот с-суки! - Рогожкин удивленно качнул головой. - В один цвет выкрасились - революционный. Что машина, что мотоцикл. Будто форменные штаны надели..."

- Ну, давай, давай! - выкрикнул он азартно, увидев, как один из парней, сидевших в "восьмерке", выставил перед собою ствол пистолета. Давай, давай!